Карта сайта

Наш опрос

Статистика

Онлайн всего: 1

Гостей: 1

Пользователей: 0

Форма входа

Каталог статей

Главная » Статьи » Авторы » ДМИТРИЙ ВОКТЕР

Та заря будет алая вся

НАЗВАНИЕ: Та заря будет алая вся АВТОР: Дмитрий Воктер РЕЙТИНГ: PG-13 ЖАНР: Angst? ПЕРСОНАЖИ/ПЕЙРИНГ: Глеб Самойлов и Дмитрий Хакимов. Без пейринга СТАТУС: Закончен РАЗМЕР: Мини ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: AU, POV Димы, OOC ОТ АВТОРА: Нелегко далась эта вещь. Косяков может быть много. ДИСКЛЕЙМЕР: написание фика преследует сугубо некоммерческие цели, все написанное является совершеннейшей выдумкой и на самом деле никогда не происходило. Потолок и четыре стены... Для чего мне знать твоё имя? Кем бы не был я или ты, Завтра мы уже будем другими © Этого паренька привели уже в последний вечер нашего пребывания в каком-то ветхом солдатском корпусе в полуста километрах от столицы. Я лежал в пыльной, залитой кровавым неровным светом комнате и смотрел на пейзаж за мутным стеклом. Ничего нормального за окном, определенно быть не могло - троюродный братец Власова лично сделал все, чтобы отравить последние дни нашего существования. К тому моменту, когда северная группа РОА находилась в руках красной армии, я бежал к американцам, собравшим уцелевшую часть южной группы, и примкнул к ним. Пробыл в Ландау чуть больше полугода, прячась по штабам и молча дожидаясь, когда меня найдут, чтобы вернуть на родину. Родину-мать я увидел в июне сорок шестого, после радостных вестей о том, что на месте части восточной Пруссии, оккупированной чертовым Советским Союзом, была образована Кёнигсберская область. Я вернулся, когда мои соотечественники вдоволь напраздновались и начали активно поднимать СССР с колен. По мне, так лучше и не поднимали бы... В длинном малоэтажном корпусе нас, изменников, предателей, и нелюдей, расшвыряли по комнатам - сначала по десять тел в каждую. Единственный парень отсюда, которого я знал, в первый же вечер за непозволительное поведение попал в сырой подвал вместе с женой и двумя детьми, так что пообщаться мне было не с кем. Да и не о чем. К концу четвертого дня торчания в этой дыре нас на комнату осталось всего трое. И сорок шесть были все еще разбросаны по корпусу. Я уже почти задремал под пристальным взглядом белоруса, которому не давала покоя моя эсэсовская нашивка на кителе, как дверь вдруг распахнулась и до моих ушей донесся глухой стук. Обернувшись, я увидел одного из краскомов и паренька с жестким торчащим ежиком волос и разбитой губой. Глаза, совсем светлые, не то голубые, не то серые, смотрели с ненавистью. Парень, только что пропахавший носом половину комнаты, осмотрел помещение и не спеша поднялся с колен. - Привет, - буркнул я, - Помочь? Он, не говоря ни слова, смотрел на меня, едва ли не выискивая глазами нож за моей спиной. Наконец, решительно подошел, протягивая руки. Я быстро распутал черный кожаный шнурок и юноша с облегчением вздохнул, потирая ладонью покрасневшее запястье. - Садись,- я хлопнул по полу и немного отодвинулся от стены. Он отпихнул ботинком мешающую солому и уселся, вперившись взглядом в лысое поле. - Сколько в день? - Не больше тридцати в среднем. Мы последние, сегодня только слышал... - Значит, нас уже завтра? Я кивнул: - Письма будешь кому писать? Говорят, их и правда передают. - А вы почему не пишете? - он спрашивал не из любопытства, а просто потому что неловко было молчать. С другой стороны, говорить, когда остаются считанные часы до твоей казни, тоже неловко. - Некому. Ну так будешь? У меня карандаш был где-то, -я лениво хлопаю по карманам кителя. - Не надо, - он отвечает медленно и неуверенно. Так, значит надо... - Не похоже, что тебе некому черкануть перед смертью две строчки. - У меня мама осталась, но я уж лучше промолчу, чем скажу, что я...что меня...нет, - он вздрагивает и прислоняется к кирпичной кладке, вытянув ноги. Я все же нахожу карандаш и измятый лист бумаги и протягиваю ему, едва ли не приказывая: - Пиши. Мама - это святое. - Не могу. - По-твоему, будет лучше, если она прождет всю жизнь, так и не узнав, что случилось с ее сыном? Он со вздохом принимает из моих рук канцелярские принадлежности и сразу начинает слюнявить карандаш. Пока он пишет, до меня доходит, что я даже не знаю его имени. - Тебя как зовут-то? - Глеб. - Я Дмитрий. - Это неважно, - он качает головой, - Завтра нас с вами уже не будет. Несмотря на то, что я лет на десять его старше, если не на пятнадцать, он, кажется куда храбрее меня. Ему хватило смелости признать, что это конец. А мне нет. Из дальнего угла раздается храп вперемешку со стонами и всхлипами - белорус наконец-то заснул. Паренек с искренним ужасом смотрит в сторону соседа: - Что с ним? Он говорит как-то странно - то ли ему всучили чудо-таблетку, от которой немеет язык, но зато энергии хватает на трое суток, то ли он не спал уже давно, а может все сразу. Скорее всего, все сразу. - По прибытию его жену расстреляли, - безразлично пожимаю плечами. - Расскажите, как вы сюда попали, - ему опять неинтересно, но едва ли он хочет слышать эти ужасные звуки. - А ты? - Ну...сначала вступил в РОА... - По-твоему, это уже немало? - Если за это отнимают жизнь - немало. Так вы расскажете? Парень, что ж ты так издеваешься надо мной. - Родителей летом сорок второго арестовало НКВД по подозрению в шпионаже. Отца отправили в ГУЛАГ, маму...- я сглотнул ком в горле, - пытали. Сажали на муравейник, оставляли на ночь со сворой заключенных...Она скончалась на третий день. Дед издавал вермахтовский журнал. Моя беременная жена погибла при форсировании Днепра. Я...ушел. Плюнул на честь, гордость и патриотизм - сбежал сначала в Прагу, потом примкнул к центральной армии. Что? - поинтересовался я, чувствуя его вопросительный взгляд. - Но деятельность аппарата НКВД с началом войны прекратилась... Горько смеюсь. Святая наивность! - Она прекратилась только в оккупированных районах, да и то не во всех. Хотя на месте руководства я прикрыл бы эту лавочку, потому что когда в немецком плену четыре миллиона солдат за первый год войны - как-то не до сталинских репрессий. Но конечно, эти твари никого не слушали и продолжали убивать невинных граждан. Ничем не лучше фашистов. Жаль, не увижу, как этот усатый таракан сдохнет... - Зато он увидит, как умрем мы. Из меня вырывается нервный смешок. - Неужто ты думаешь, что великий вождь приедет в эту глушь смотреть, как расстреливают рядовых солдат? - Вы ведь не рядовой солдат. Я разглядываю чертову форму подполковника и невесело усмехаюсь: - Всё равно. Мальчишка спрашивает что-то еще, а я чувствую, что у меня уже нет того настроения, когда можно заново переживать все ужасы этих пяти лет. Парень замечает это и угрюмо бормочет: - Извините. Сквозь навалившуюся внезапно тяжесть я упрямо отвечаю, скорее себе, чем ему: - Все нормально. А с тобой что? - Моего брата убили. - И все? - Это все, что я осознал, - он вдруг отворачивает голову и я понимаю, что он плачет. Ничего, сегодня можно. Пока мальчишка давится слезами и жалостью к себе, в моей голове заново проносится первая зима в составе Русской Освободительной Армии. Хотел стать героем - стал мудаком последним в глазах народа. Самоуверенный, наглый, не сдающийся в лапы смерти - к концу последнего военного мая я стал раздражать весь полк. Два месяца пробыл в психиатрической лечебнице Стокгольма за то, что плюнул в лицо криминалькоммиссару - сбежал. Попал в плен к своим же бывшим союзникам - сбежал. Что за время было. А теперь лежу тут и потихоньку разлагаюсь. Парень опять всхлипывает - что ж ты за тряпка такая! - Поговорите со мной. - О чем? - О смерти. Вам страшно? - Умирать всегда страшно. - Вы говорите, словно уже умирали. Я столько раз уже умирал в архивах, рапортах, докладах...пересчитать страшно. Я каждый раз умираю. - Нет. Но я думаю, все боятся смерти. Так и есть. Когда на рассвете нас будят и выстраивают в ряды - все дрожат. Все, но только не Глеб - он единственный, наверное, кто не уснул ночью. Когда он выходит из комнаты, из кармана его выцветшей гимнастерки падает серый лист. "Мамочка, мне совсем не больно умирать. Прости, что сбежал. Люблю тебя и целую твой непутевый младший сын. " От этих четырех строк сдавливает горло. Та заря будет алая вся, И тебя поведут перед строем. Кем бы не был ты или я, Завтра мы на секунду герои. © Нас маршем заставляют пройти до края поля, сквозь линию расчлененных, объеденных кем-то тел в зеленых рубахах и отрубленных голов. По обе стороны от нас стоят офицеры в праздничных мундирах и презрительно смотрят. Иногда бросают какие-нибудь оскорбительные слова. Всем уже плевать. Глеб идет первым в паре с белорусом, я за ними с какой-то девчушкой, которой не исполнилось еще и шестнадцати. Он и эта девочка - единственные, кто идут с гордо поднятой головой. Он и в самом деле не боялся умирать. А я - боялся. ~Конец~
1 2 3 4 5 Категория: ДМИТРИЙ ВОКТЕР \| Добавил: lunni (02.08.2011)
Просмотров: 1120 \| Теги: рейтинг_PG-13, ГС_ДSХ, category_джен \| Рейтинг: 5.0/2

Всего комментариев: 0

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Поиск