Автор: Ира Н.
Название: «Послевкусием дыма табачного».
Жанр: Real person slash, Romance
Пейринг: Глеб Самойлов/Константин Бекрев, Константин Бекрев/Глеб Самойлов.
Дисклеймер: За реальных использованных персонажей ответственности не несу. Все события и образы – порождения больной фантазии автора, частично взятые из архива личных впечатлений и воспоминаний.
Рейтинг: NC-17.
Размер: Миди.
Комментарии: Только для тебя, only for you ©.
Пы.Сы. Это такая хуита, что мне ваще не нравится >_> это бред, маразм, а автор – ничтожество.*Ну теперь то все знают, что Ирка просто выпендривается)) Стонет, ноет, а первые места с наскока берет :D (прим. адм.)*
Музыка (обязательна, для правильного восприятия эмоций в первую очередь): Lacrimosa – Alleine zu Zweit, Lacrimosa - Ichverlasse Heut Dein Herz
«…по глазам бьёт бесцветной плетью сексуальная тишина.
Праздник кончился, но мы живы. Живы так, что можем любить.
Мне нужен шепот нашей квартиры,
Чтобы жить».
France M.
Пролог.
Эти несколько дней словно выпали из обычной жизни. Это была наша, альтернативная реальность, в которой существовали только мы и только наша полузаброшенная, насквозь пропитавшаяся пылью и запустением съемная калининградская квартира. Даже давно привычные тела были не важны в обычном своем смысле – они превратились в неких посредников ощущений. Эдакий тугой комок из оголенных нервов, почти болезненно остро воспринимающий любое прикосновение и реагирующий поразительно четко на всякую незаметную с виду ласку.
В дни мы жили только друг другом. Казалось нереальным, что когда-то я мог обходиться без вида его прозрачно-голубых глаз, без извечно холодных рук, так властно и в то же время нежно прижимающих к себе мое тело, без его губ в миллиметре от моего лица…
А между тем на это счастье безжалостное время выделило нам всего лишь две недели. Четырнадцать дней полной защищенности от всего остального мира.
Триста тридцать шесть часов рядом с ним.
А потом он должен был уехать.
Его принуждали к тому обстоятельства – единственный фактор, против которого мы в конечном итоге всегда оказываемся бессильны. Те же обстоятельства заставили меня в свое время покинуть Москву и вернуться в родной Калининград, и только там осознать, что смысл всего, всей моей опротивевшей в однообразии жизни, я оставил позади себя.
И как же получилось, что Глеб понял это одновременно со мной и, переступив через все принципы, через собственную гордость и устоявшиеся мнения, сделал первый шаг, на который я, наверное, никогда не смог бы решиться, сам?
И с тех пор в нашей жизни появилось новое, неведомое прежде чувство.
Счастье, смешанное с болью, медленно истачивающей сердце изнутри. Знание, что человек, ставший для тебя всем миром, живет и дышит лишь одним тобой.
И, черт возьми, знание, что в любом случае ты не сможешь приблизиться к нему, не сможешь почувствовать тепло его дыхания и ласку чувственных пальцев на своей коже. Что не сможешь обнять его, прижать к себе и просто ощутить, что вот он, рядом, так близко, твой не просто на безумном расстоянии. Твой даже физически.
Мы созванивались каждый день. И всегда держали друг друга на связи посредством смс-сообщений и интернета.
Но это было, конечно же, совсем не то.
И вот он приехал. Оставив обстоятельства в дураках, наплевав на всё и на всех.
Я видел его далеко не в первый раз, что было, в общем-то, очевидно, учитывая нашу столь продолжительную принадлежность к одному коллективу, но в этот раз он предстал передо мной в абсолютно ином свете.
Я впервые взглянул на него обновленными глазами нестерпимо любящего человека, и это ли было не счастье?
Когда его губы, чуть пересохшие, коснулись моей щеки – даже не поцеловав, а просто проведя по тонкой коже, - а руки властно обвили талию, мне вдруг показалось, будто сердце, неожиданно очнувшись, нагрелось в груди и яростным биением разорвало покрывавший его до этого ледяной панцирь.
И я до сих пор помню эти ощущения колкой ледяной крошки, попавшей в горло и легкие, затрудняющей дыхание, и радостного, горячего жара в груди.
Отрывочные воспоминания.
19 июля. День четвертый.
На лицо мне упал неожиданно пробившийся сквозь плотную ткань занавесок солнечный луч. Упал, скользнул едва ощутимым теплом по щеке и трепещущим от его света векам, и исчез, стоило мне только слегка изменить наклон головы.
Но поздно – я уже окончательно проснулся.
Моё состояние можно было смело назвать абсолютно разбитым – всё тело ломило, болела каждая мышца, трещала после вчерашнего злоупотребления голова. Можно было, если бы не исчерпывающее ощущение счастья и недавней близости, при воспоминании о которой внизу живота сразу сводило мучительно-сладкой тягучестью.
Глеб лежал рядом, и сейчас я мог беспрепятственно разглядеть каждую черту любимого лица. Чуть трепещущие веки, изящно выгнутую линию губ, колкую двухдневную щетину, почти идеальной формы нос и глубокие морщины, совсем, однако, этого лица не портящие. Скорее, даже, наоборот – свидетельствующие о нелегком жизненном пути и уже немалом, хоть и не таком солидном, но уже с претензией на уважение, возрасте. Мне вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться к нему, дотронуться до губ, запустить пальцы в волнистые от природы, но постоянно выпрямляемые, и оттого жесткие волосы, убедиться, что это – живая реальность, а не мои очередные полуночные мечты, и что он действительно лежит сейчас в моей кровати, измотанный вчерашним беспределом… но сон его, как всегда, был нервным и донельзя чутким, а состояние – не менее истощенным, чем моё, и потому я сократил свои движения до минимума, чтобы ничем его не потревожить.
В конце концов, в последний раз мы спали два дня назад. Около трех с половиной часов.
Сейчас, когда в запасе у нас так мало времени, тратить драгоценные часы на сон – непозволительная роскошь. Но этот отдых он заслужил.
На меня снова накатили жгучей волной воспоминания о вчерашнем дне, и я едва слышно застонал в идеально выбеленный потолок. 18 июля. День третий.
Всё началось с того, что Глеб сидел уже поздним вечером, почти ночью, развалившись, на диване, вызывающе широко расставив ноги, и читал какую-то залежавшуюся тут еще от прежних хозяев газету. Обыкновенная, казалось бы, мужская поза, но мне она показалось чересчур откровенно-эротичной, и я с трудом сдержал в себе порыв тут же броситься к нему на колени.
«Знаете что, любезнейший,- с непередаваемой ехидцей внутренний голос неожиданно дал о себе знать,- да у вас, не иначе, недотрах!».
-Да пошел ты,- чуть слышно пробормотал я, но все же, от греха подальше, ушел на кухню: выставлять себя перед Глебом обезумевшей нимфоманкой – нимфоманом? – мне решительно не хотелось.
Чтобы занять чем-нибудь руки, я принялся рыться в шкафчиках.
-Глеб,- крикнул я,- ты кушать хочешь?
-А можно так не орать?- Глеб говорил с напускным раздражением, но совсем не зло: мне даже понравились эти проявившиеся в его голосе ироничные нотки,- Лучше принеси нам выпить.
-Напиться хочешь? Мы же уже бутылку вылакали, достаточно…
-Во-первых, это было шампанское, от которого меня выворачивает. Во-вторых, мы допили его три часа назад. В третьих – да. Я действительно хочу напиться. С тобой. Здесь и сейчас.
-Ну, как хочешь,- я извлек из бара показавшуюся мне особо привлекательной бутылку коньяка,- ага, вот коньяк. Вроде даже хороший.
-Детка, я плохого не беру,- парировал Глеб,- тащи сюда, только бокалы не забудь.
-А лимона нет.
-Какого черта мне сдался твой лимон? Тут тебе не клуб дегустаторов-любителей. Мы просто хотим напиться до потери пульса, чтобы делать потом друг с другом всякие нехорошие вещи и при этом не заливаться смущенно краской, как это очень любишь делать ты.
При мысли о «всяких нехороших вещах» я тут же вспыхнул до корней волос.
-Что ты имеешь в виду?
-Ну, например, я собираюсь часто и продолжительно трогать тебя за неприличные места. Такой ответ тебя устраивает?
-Более чем,- смущенно пробурчал я и, схватив за горлышко бутылку и взяв в другую руку два бокала, пошел к нему.
Там я устроился рядом, стараясь усесться так, чтобы прикасаться к нему хотя бы небольшим участком кожи. Глеб, словно и не обращая на это никакого внимания, быстро разлил коньяк и приподнял свой бокал.
-Предлагаю выпить заурядно, но целенаправленно. За нас!
-За нас,- откликнулся я и махом осушил содержимое своего бокала. С непривычки перед глазами всё поплыло, но четкая картинка восстановилась быстро. Глеб приобнял меня за плечи, пуская по всему телу сладостную дрожь от его прикосновений, и прикоснулся кончиками пальцев к предплечью, где кожу не закрывала ткань футболки.
Я, не глядя, отыскал его пальцы и судорожно стиснул в своих.
-Черт возьми… у тебя такие холодные руки.
-Ну, так согрей их. Если, конечно, сможешь.
Он мягко обхватил меня за плечи и повернул лицом к себе. От его пронзительного, но уже немного расслабленного взгляда из-под полуопущенных ресниц в горле у меня застрял комок, затрудняющий дыхание, а сердце застучало, казалось, в несколько раз яростнее и быстрее, чем прежде.
Глеб чуть улыбнулся и, резко прижав меня к твердой спинке дивана, запустил обе руки под мою футболку. Я вздрогнул, когда ледяные пальцы коснулись теплой кожи, и с губ моих сорвался судорожных вздох, который, по всей видимости, немало позабавил Глеба.
-Что, Костенька, холодно?
-Не в этом дело, просто…
-Ну-ну, говори, не ломайся.
-Мне нравятся твои прикосновения,- я наклонился вперед и, приблизившись максимально, продолжил шептать в его полуоткрытые губы,- нравится ощущение от твоих рук, нравится твой голос, когда он обращен только ко мне… нравится чувствовать тебя рядом. Близко...
Внутренний голос во мне возликовал.
«Да, милый. У вас по определению в наивысшей степени недотрах».
Ну и пусть.
-Ох ты, какие мы чувствительные,- Глеб изогнул губы в саркастичной усмешке, однако я без труда разглядел в ней промелькнувшую нежность,- знаешь, я мог бы положить конец этому воздержанию уже давно. Всё-таки мы здесь уже три дня. Наедине, но… во-первых, ожидание только углубляет ощущения, а во-вторых, я не думаю, что ты уже готов.
-Готов к чему?- я почувствовал недоумение, граничащее с легким раздражением,- Глеб, я не дитё малое! Или ты считаешь, что мы ждали недостаточно долго? Я всё обдумал, честно. Я прокручивал это в голове, как киноленту, сотни раз, пока тебя не было рядом… я готов, готов целиком и полностью. Я сам этого хочу. Тебя… во мне.
-И на что же ты рассчитываешь? Что впервые в жизни отдашься мужчине и получишь при этом удовольствие? Это будет очень больно, Костя, как бы я ни старался – а уж это я тебе гарантирую. Я люблю тебя, балбес,- он ласково провел кончиками пальцев по моей щеке, снова срывая с моих губ тихий, сдержанный стон,- очень люблю и хочу, чтобы всё было идеально. Я не собираюсь причинять тебе боль.
-И что теперь: совсем не спать? Глеб, ну пожалуйста, не заставляй меня умолять тебя об этом…- я встал с дивана и отошел к противоположной стене, устало оперевшись на неё спиной. Я решительно не понимал, почему он так тянет с сексом – с нашим первым занятием любовью! Как будто не хочет…
-Вовсе нет,- Глеб, словно услышав мои последние невысказанные слова, небрежно плеснул себе еще коньяка и снова развалился на диване, устремив на меня пронзительный взгляд своих серо-голубых глаз,- просто надо подходить к этому осторожно. Если позволишь, медленно.
Я попытался добавить в голос побольше язвительности.
-А у тебя, я гляжу, большой опыт в развращении невинных молоденьких мальчиков.
-Да не то чтобы совсем большой,- Глеб хмыкнул,- ты такой первый. Потому я и так волнуюсь.
-И что же ты, в таком случае, понимаешь под словом «медленно»?
-Ну, для начала можно обойтись без… проникновения. Знаешь, как доставляют друг другу удовольствие девочки?
-Я тебя не понимаю.
-Страстно, Костенька. Страстно, пальцами и языком.
-Ты с ума сошел,- только и смог выговорить я.
О чем он вообще думает?
-Ну, так может показаться на первый взгляд. На самом деле я могу тебе гарантировать, что это ничуть не менее приятно и только прибавляет в единение пикантности. И, в конце концов, я в любой момент могу взять тебя таким образом силой, не спрашивая, в полной уверенности, что в результате довольными останемся мы оба. Но, заметь, я этого до сих пор не сделал,- Глеб улыбнулся и похлопал себя по колену, словно приглашая к себе,- ну же, иди сюда.
А, черт возьми, пусть будет так.
Я медленно сделал шаг вперед. От пронзительного взгляда Глеба, рассматривающего меня с откровенной бесстыдностью, у меня дрожали руки, и с трудом слушалось тело. Подойдя к Глебу ближе, я раздвинул ноги и сел к нему на бедра. Мои руки обвили его шею, а он сам властно приобнял меня за талию, вторую руку положив всей ладонью на грудь *…второго размера, лол*.
Я смотрел на него сверху вниз и всё никак не мог оторвать взгляда от любимых черт – изогнутых в легкой улыбке губ, чуть прищуренных голубых со стальным оттенком глаз, линии шеи…
Он впился в мои губы неожиданно, заставив меня вздрогнуть и испуганно отстраниться назад, но его рука, обвившая мою талию, удержала меня на месте. Он исследовал мой рот страстно, со вкусом, бесстыдно, его язык то оказывался внутри, то нагло проводил, оставляя на коже влажный след, по щеке или, повергая меня в очередную судорогу сладостной дрожи, по оголенной шее, то очерчивая своим кончиком линию губ.
Внизу живота всё так и свело мучительно-ноющей тяжестью, оставаться в таком положении и дальше казалось абсолютно невыносимым.
-Глеб…- чуть отстранившись, неожиданным рывком я притянул его к себе и накрыл его рот своими губами сам. Он, явно этого не ожидавший, дернулся было, но тут же расслабил объятия и сам откинулся на диване, словно отдавая себя в полное моё распоряжение.
Такая быстрая капитуляция должна была, конечно же, меня насторожить, но я был слишком возбужден и слишком обрадован столь легкой победой над ним, чтобы обращать на что-либо внимание. Теперь пришла моя очередь наслаждаться его вкусом.
Я покрывал то легкими и почти незаметными, то, наоборот, страстными поцелуями его губы, прикрытые и чуть трепещущие веки, заостренные худые скулы, зарывался лицом в пропахшие сигаретами волосы и вдыхал в себя полной грудью смесь его запаха и запаха табачного дыма, оставляющего во рту чуть горьковатое, неповторимое послевкусие…
Больше всего мне хотелось сейчас прочувствовать его тело, не скрытое за тканью привычной черной рубашки, и я, совсем не контролируя себя, принялся судорожно расстегивать её пуговицы.
Первая пуговица, путаясь в нервных пальцах, поддаваться не желала, и я просто дернул её, отрывая тонкие черные нитки от рубашки. Пуговица с характерным звуком упала на паркет, прокатившись немного по полу, и только тут Глеб, словно только что осознав, что происходит, приоткрыл глаза и вдруг решительно схватил меня за запястья, не позволяя расстегнуть рубашку до конца.
По его чуть прищуренному, дерзко-вызывающему взгляду я понял, что он вовсе не собирался мне отдаваться, что всё это – лишь часть задуманной им игры. Это слегка задело меня, но заставило, в то же время, почувствовать невиданный прежде азарт и нездоровый интерес: что же он всё-таки собирается делать?
Тем временем Глеб, всё так же крепко удерживая мои запястья, потянул меня вправо, а сам быстро сменил позу так, что я и моргнуть не успел, как оказался лежащим на спине и буквально «оседланным» Глебом.
-Ты же не думал, милый,- он тихо рассмеялся, глядя на меня сверху вниз, совсем как я чуть ранее смотрел на него,- что я так легко сдам тебе позиции?
Он вдруг привстал, положил обе руки на мои бедра и с силой, но нарочито медленно принялся раздвигать мои ноги в стороны. Я не находил в себе сил сопротивляться этому безжалостному напору – моё возбуждение от столь откровенных его прикосновений, от такой безумной близости достигло небывалых высот, я перестал контролировать и ситуацию, и самого себя. Хотя вряд ли имел контроль над ситуацией с самого начала – властные, фюрерские замашки Глеба оставляли мне только лишь роль беспомощной, покоренной жертвы, но, впрочем, я был совсем не против такого поворота.
-Мой фюрер…- я совсем по-кошачьи изогнулся навстречу его рукам и вдруг громко, не успев себя сдержать, застонал, когда его пальцы, расстегивающие ремень на джинсах, коснулись уже немалого свидетельства моего возбуждения.
-Ах, моя Ева,- пропел с легкой издевкой Глеб,- Костенька… фрау моей мечты.
Он справился, наконец, с ремнем и двумя рывками содрал с меня джинсы, небрежно кинув их на пол. Вслед за ними полетела и футболка, которую он стянул с меня так яростно и властно, словно она одним лишь фактом своего существования нанесла ему неизгладимое оскорбление.
Теперь мы были явно неравны: я, голый, с разбросанной по всей комнате одеждой, с совсем по-блядски раздвинутыми ногами, и он, довольно улыбающийся, как всегда неотразимый, в полурастегнутой черной рубашке и черных брюках, сидящий прямо на мне.
Но на этом он не остановился.
Его губы снова накрыли мой рот, а после стали с поразительным бесстыдством бродить по всему моему телу, словно исследуя каждую его клеточку. Он проводил языком по вытянутой навстречу шее, опускался ниже, то прикусывал напряженные соски, в очередной заставляя меня вскрикивать от болезненно-мучительного удовольствия, то дразняще-точными движениями обводя их по кругу языком.
Я и сам не понял, как его пальцы опустились ниже и вдруг резко сомкнулись на самой сокровенной части моего тела. Я громко охнул, тело судорожно изогнулось в конвульсивной волне нового чувства.
Но Глеб на этом не остановился – не дав мне даже перевести дыхание, он продолжил работать пальцами так чувственно и умело, что эмоции захлестнули меня с головой, мир перед глазами превратился в яркий вихрь из смазанных в безумном порыве красок, а тело, казалось, оголило каждый свой нерв, необыкновенно чутко откликаясь на каждое прикосновение.
А прикосновения были совсем не скромные.
От нежной ласки кончиков пальцев вперемешку с грубыми сжатиями и порывистыми движениями по оголенной плоти, напоминающими скорее особо чувственное изнасилование, мне хотелось кричать, стонать так громко, как только возможно – но всякий раз, когда с губ моих срывался очередной сдавленный стон, Глеб находил своими уже горящими губами мой рот, и мне оставалось только беспомощно, с необыкновенным сладким мучением извиваться под его телом, мысленно умоляя о том, чтобы этот кошмар закончился поскорее и, одновременно с этим, не заканчивался бы никогда.
Оргазм сотряс каждую клеточку утомленного тела. Я бился в экстазе, по-прежнему ощущая, как горят на оголенной коже места его поцелуев и редких дразнящих укусов, ощущая его так близко, как это только возможно, и чувствуя такое непреодолимое счастье, что повторить его, наверное, не получится уже никогда. Когда всё закончилось, мне показалось, что я вымотан до предела, и я повалился на диван, прикрыв глаза и полностью отдаваясь во власть сонной неги.
-Спи, милый,- прошептал он вдруг прямо мне на ухо.
Его рука с неожиданной для него заботой подоткнула мою подушку и ласково взъерошила копну волос.
-Теперь – спи.
19 июля. День четвертый.
-Доброе утро, красавица!
-Что? Я…-я испуганно вздрогнул, услышав голос у самого уха, так бесцеремонно вырвав меня из воспоминаний, но, поняв, что это Глеб, моментально успокоился,- а, это ты. Доброе утро.
-А ты что, ожидал встретить в своей постели кого-то еще?
Я весело хмыкнул, дотрагиваясь кончиками пальцев до его запястья.
-Не болтай глупостей.
-Мдаа, Костенька. Вот уж чего не ожидал…- Глеб говорил с явной издевкой, манерно растягивая слова и будто бы специально напрашиваясь на пинок под зад,- а ты, кстати, кого больше предпочитаешь: мальчиков или девочек? А то, знаешь, после этой ночи я уже ни в чем не уверен…
-Самойлов!
-Что, Бекрев?
-Замолчи!
-Может, мне лучше вообще уйти, а?
-Просто хватит вести себя как сволочь.
Глеб тихо рассмеялся и вдруг, потянувшись вперед, обхватил меня за плечи.
-Ну а как мне еще себя вести? Вот, предположим, прямо сейчас я тебя хочу. Очень хочу. Возможности кончить у меня, как ты помнишь, вчера не было – а всё благодаря кому?- он довольно улыбнулся, а его рука демонстративно, медленно поползла под одеяло.- Так почему бы мне сейчас тебя не взять и не изнасиловать, а? Вполне, как мне кажется, сволочной поступок. Со вкусом, грубо и извращенно…
Его пальцы скользнули по напряженным соскам и опустились ниже, туда, где все следы возбуждения были уже, мягко говоря, налицо.
-О, утренняя эрекция?- Глеб по-особому, как умел только он, искривил губы в ироничной, но безумно притягательной улыбке.- Как мило.
-Сам ты утренняя эрекция,- огрызнулся я, уже не надеясь сохранить лицо. Сил спорить дальше не оставалось.
Мдаа.
Что же было вчера, если от одних только воспоминаний сейчас я непроизвольно завожусь до предела?
Или это потому, что он снова рядом?
Двумя часами позже мы сидели с ним на кухне и пили уже по третьей чашке обжигающего, но безумно вкусного, ароматного кофе, с удовольствием заедая его большими кусками только что заказанной пиццы.
-Отгадай загадку, - Глеб вдруг, проглотив очередной кусок едва ли не одним махом, чуть улыбнулся,- на желание.
-Да ну тебя. Знаю я твои желания,- отмахнулся я, - извращения одни.
-А чем тебя так пугают маленькие извращения?
-И вот на «слабо» меня разводить не надо.
-Значит, просто боишься.
-Неправда. Просто ты наверняка что-то задумал и как всегда попытаешься оставить меня в дураках.
-А разве не в этом суть игры – одурачить соперника?.. Ну ладно. Тогда давай желания – вперёд. Так ты сможешь всё оценить и принять решение, да еще и загадать что-то, что давно хочешь получить; и где гарантия, что выиграю непременно я?
-Загадка сложная?
-Ну, определенно сказать не получится, - Глеб окинул меня оценивающим взглядом,- скажем так: всё зависит от удачи.
-Тогда давай своё желание, не тяни,- я глубоко вздохнул, откинулся на стуле и отодвинул подальше пустую коробку из-под пиццы.
Объелся я, мягко говоря, на неделю вперед как минимум.
Глеб хмыкнул и достал из кармана пачку сигарет.
-Значит, так. Моё желание может показаться тебе странным, но на самом деле это просто милое сексуальное извращение. Нет, даже так: извращеньице. Я всего лишь хочу, чтобы ты был моим всю ночь, но с некоторыми нюансами.
-Какими еще нюансами?- я, почуяв подвох, немало насторожился. Секс сексом, удовольствие, соответственно, удовольствием, но если он предложит публично перетрахаться на глазах у журналистов или где-нибудь в метро…
-Да так, ерунда, конечно,- Глеб с деланным равнодушием пожал плечами и со вкусом затянулся,- На протяжении всего процесса тебе придется мне петь. Маленького фрица, Матрицу, Агату… там уж разберемся. Эдакий импровизированный стол заказов.
-Ты что, совсем с ума сошёл?- я не поверил собственным ушам,- или у тебя обострение мании величия?
Самойлов только рассмеялся.
-Да ладно тебе. Так ты согласен?
-Но я…
-Ну, по глазам же вижу, что согласен. Так что там с твоим желанием?
Я, до глубины души оскорбленный тем фактом, что моё мнение не затруднились даже спросить, медленно покачал головой.
Ну, мы ему сейчас устроим!
-Я хочу тебя.
-Меня?- Глеб, непонимающе взглянув на меня, широко улыбнулся,- Так вот же он я, бери, пользуйся на здоровье! Я только за…
-Ты не понял,- я торжествующе улыбнулся ему в ответ,- я хочу быть сверху.
Глеб вдруг резко встал со стула и нарочито медленными шагами подошёл ко мне ближе. Сильные руки обхватили меня за талию и, рванув сначала вверх, со стула, довольно-таки похабным движением притянули к себе.
-Ну-ну, малыш, не дёргайся, - тихо прошептал он, едва касаясь губами моего уха,- расслабься, глупый. Ты меня боишься что ли? Как глупо. Я согласен.
Я в ответ лишь сам положил руки на плечи Глеба и действительно расслабился в его крепких, надёжных объятиях.
Почему-то рядом с ним я чувствовал себя, как за каменной стеной, словно маленький ребенок рядом с отцом. Никому не отдаст, любит – взаимно – всем сердцем и душой, делит близость так… самоотверженно.
Вот только большая редкость, наверное, настолько сильное сексуальное притяжение между отцом и сыном. Я, подумав об этом, весело хмыкнул.
-Что-то случилось?- Глеб с недоумением заглянул мне в глаза, так, что меня в очередной раз передернуло волной сладостной, чуть ощутимой дрожи от его поразительного взгляда,- Ты меня слушаешь вообще?
Я кивнул.
-Всё в порядке. Просто вдруг подумал, как хорошо, что ты у меня есть.
Какое-то время Самойлов серьезно рассматривал меня, уютно устроившегося в его объятиях.
-А ты знаешь, что ты больной? – он глубоко вздохнул, - Кто ж мог предположить, что общение со мной настолько тебя развратит? Я… и чтобы снизу… совсем чокнулся.
-Ты очень своеобразно влияешь на людей,– я улыбнулся,- тем не менее, я готов услышать твою загадку.
Глеб поколебался немного, но всё-таки продолжил.
-Отлично. Загадка очень проста. Всего лишь надо догадаться, о чём я сейчас думаю. У тебя три попытки.- он с промелькнувшей в глазах иронией поймал мой озадаченный взгляд.
-Но это же некорректно! – я буквально задохнулся от возмущения,- Всем понятно, что ты можешь в любой момент схитрить, даже если я попаду в точку!
-А ты мне не веришь? – он чуть отстранился,- Или я так часто тебе врал, или не держал своё слово?
-Но я просто…
-Костя,- Глеб твёрдо заглянул мне в глаза,- запомни. Я. Никогда. Не вру. Мне это противно. Честно.
Я, чувствуя жгучий стыд за невпопад ляпнутые слова, положил голову ему на плечо и вздохнул.
-Извини. Я не хотел тебя обидеть, правда, просто мне показалось, что условия загадки немного странные.
-Бывает-случается, не переживай,- он успокаивающе погладил меня по волосам,- ну, так ты угадываешь?
Тут я серьезно задумался. Круг интересов Самойлова был чрезвычайно велик, но его заметно сужал тот факт, что на данный момент мы стояли одни, вдвоём, интимно прижимаясь друг к другу, а характер его объятий был слишком очевиден.
Это же элементарно!
-Ты думаешь о сексе!
-Не всё так просто, малыш,- Глеб саркастично усмехнулся,- я тебе не кролик, чтобы жить единой мыслью: кого бы еще трахнуть. У тебя еще две попытки.
-Черт возьми, почему я вечно подаюсь на твои провокации… ты думаешь о музыке!- не имея никаких других идей, я решил выбрать самое очевидное.
-Тычешь пальцем в небо. Неверно.
-Глеб, серьезно, это ерунда какая-то, почему нельзя было просто…
-Согласился – угадывай.
-Детский сад какой-то,- я недовольно высвободил из его крепких объятий руку и поправил сползшие на нос очки,- и вообще, нет, чтобы обо мне подумать, мне бы хоть прия…
-Что-что ты сказал? Повтори-ка!..
-Обо мне…- я с недоумение заглянул в его изменившееся лицо и вдруг всё понял,- ха, йес, в точку! Я ведь угадал, так? Выиграл, да! Обо мне! И как я сразу не догадался?
-Ну, я до последнего наделся, что тебе таки хватит природной скромности, чтобы даже не пытаться предложить такой вариант,- Глеб одернул на себе рубашку и с нарочитой озабоченностью вздохнул,- и что же теперь со мной, бедным, будет?..
Я только улыбнулся ему в ответ.
О, даже не беспокойся.
Ничего страшного, обещаю.
Я лично об этом позабочусь.
Я неохотно разжал наши объятия, подошел к письменному столу, стоящему в дальнем углу комнаты, и разом выдвинул все три его ящика. В одном из них, крайнем слева, обнаружилось, к счастью, именно то, что я искал.
Продев в кольцо обычной синей изоленты запястье так, что она болталась у меня на руке, я сделал еще один широкий шаг к батарее и проверил, не слишком ли она горяча.
Оказалась, что не горяча совсем – лето, июль, да какое там отопление, упаси Боже. От жары бы спастись где-нибудь в тенёчке: и то счастье.
Глеб внимательно следил за моими действиями, не двигаясь с места.
-Ну и что ты задумал?
-А сам не догадываешься?
-Совсем спятил,- Глеб недовольно, но с тенью встревоженности на лице поморщился,- мы совсем не так договаривались. Начнем с того, что я вообще не обязан следовать твоим условиям – загадку-то ты разгадал не полностью сам… да и в условии твоём элементы садо-мазохизма не учитывались, между прочим. Ты там плёточку, случаем, нигде не припрятал? А то будет потом сюрприз, и, боюсь, не совсем приятный…
-Нету там ничего,- я засмеялся,- ну Глеб, ну пожалуйста… не будь эгоистом, ты же обещал!
Глеб мрачно усмехнулся и раскинул руки в стороны, демонстрируя своё худое, но крепкое, сильное тело *не совсем соответствует такое описание истине, но для повествования – можно и так хд*.
-Ну, раз обещал… бери. Весь твой.
Я, дрожа от нетерпения, подошел ближе. Мои губы, независимо, кажется, даже от моей воли, быстро нашли его рот и впились со всей возможной жадностью, заставившей его слегка вздрогнуть.
Знаете, я всегда думал, что выражения типа «вкус губ», «его особенный запах» - не более чем красивые метафоры, предназначенные, прежде всего, для юных и неопытных девочек.
Как же я ошибался!
Вкус его губ действительно был ни с чем не сравним – чуть горьковатый, отдающим нотками терпкого табачного дыма, и, одновременно с этим, ЕГО целиком и полностью. А пахло от него странной смесью из этих же сигарет, свежесваренного кофе, туалетной воды, аромат которой и прежде сводил меня с ума, и непередаваемого мужского запаха - дразняще-сексуального и пьянящего.
Я вдруг поймал себя на мысли, что могу стоять так рядом с ним вечно.
Прижиматься к нему губами, наслаждаться ласковыми, нежными и дерзкими одновременно прикосновениями, зарываться лицом в копну волос, вдыхать его запахи…
И угораздило же меня так влюбиться…
А, впрочем, оно, наверное, и к лучшему.
Он опустил, наконец раскинутые в стороны руки и приобнял меня за талию – робко и даже немного неуверенно. Кажется, ему начинало нравиться играть роль пассивной жертвы, поверженной моим безжалостным напором.
По крайней мере, мне хотелось верить, что это действительно так, и что он получает от ситуации такое же удовольствие, как и я.
Не отрываясь от него, я принялся грубо, несдержанно срывать с него рубашку, и в процессе оторвал, кажется, еще несколько пуговиц. Впрочем, это было неважно.
Я, продолжая ласкать обнаженное тело и покрывать бесконечными, мучительно-искренними поцелуями его лицо, опустил руки вниз, и, дотронувшись до немалого, выдающего с головой возвышения на джинсах, окончательно потерял над собой контроль.
Ремень на его джинсах я сорвал так, словно он был моим заклятым врагом. Далее, не давая Глебу времени опомниться, я толкнул его назад, на диван, и сел сверху, не в силах прекратить покрывать поцелуями, ласкать кончиком языка каждую доступную клеточку его тела.
А тело, черт возьми… какое же у него восхитительное тело.
Когда я схватил его за запястья и потянул в угол, к батарее, он неожиданно вырвался и уставился на меня, как на сумасшедшего.
-Ты уверен, что стоит это делать?
-Ты сам предложил… теперь держись,- тихо шепнул я.
Я немного выше его, но ничуть не сильнее. Поэтому, наверное, швырнуть едва ли не грубо его в угол мне помогло разве что только чересчур сильное возбуждение и полное отсутствие контроля над самим собой.
-Ты, блять…
Я, не дав ему договорить, снова впился в его губы и, одновременно, крепко свел вместе поднятые над головой запястья. Он даже не сопротивлялся, когда я принялся судорожно, порывисто приматывать его запястья к батарее, полностью лишая его возможности мешать моим дальнейшим действиям.
Еще пара движений – и кусок синей изоленты заклеил ему рот.
Только тогда я смог отойти на пару шагов назад и полюбоваться результатом проделанной работы.
Итак, прошу! Глеб Самойлов, беспомощный, привязанный к батарее, с раздвинутыми ногами и заклеенным ртом, да еще и – прошу задержать на этом ваше внимание – явно получающий от ситуации искренне удовольствие, о чем свидетельствует вполне наглядная эрекция.
Замечательно.
Я снова подошел ближе и сел на него сверху. Немного мешали его джинсы, но от них я планировал избавиться в ближайшее же время.
На этот раз я старался работать именно так, как он до этого говорил: пальцами и языком. Ощущая себя какой-то особо элитной проституткой для вызова к ненормальным извращенцам, я, тем не менее, откровенно наслаждаясь этим новым амплуа, провел языком по его щеке, после чего покрыл её легкими поцелуями, кончиком языка дразняще водил по его шее, плечам, прикрытым векам, обводил кончиком языка, как и он раньше, напряженные соски и прикусывал их, вызывая по всему его телу легкую дрожь.
Я стянул, наконец, с него всю оставшуюся одежду, получая невиданный прежде кайф от ощущения обнаженного, любимого тела, дрожащего, пульсирующего подо мной в порыве дикого возбуждения.
У меня, конечно, было много девушек, но ничего подобного не было никогда.
Теперь-то я вполне мог довести дело до его апофеоза.
Я прикоснулся губами к головке возбужденной плоти, и тут же почувствовал, как Глеб судорожно дернулся и изогнулся подо мной.
Хорошо всё-таки, что я заклеил ему рот. Пусть почувствует на себе, что это значит – кому-то принадлежать.
А уж я позабочусь о том, чтобы из этого опыта он вынес как можно больше удовольствия.
Я провел языком – медленно, со всей возможной чувственностью – влажную дорожку от основания члена к головке, стиснул пальцами, обхватил всей ладонью и проводил по всей длине то ласково, чутко и почти незаметно, то, напротив, яростно, с напором и страстью, перемежая прикосновения рук с ласками языка – куда более откровенными и глубокими.
Я вылизывал его полностью, похабно и эротично одновременно, покрывал поцелуями, проводил кончиками пальцев по покрывающей его тонкой коже…
Глеб не мог стонать или комментировать происходящее – он только извивался под мои телом с всё большей страстью, изгибался навстречу моим движениям, пытался, казалось, порвать изоленту, крепко стягивающую запястья, но от невозможности этого действия лишь заводился еще больше.
Наконец он излился прямо мне в руки, и ощущение это было, мягко говоря, странное, хотя и очень, очень приятное.
Живое подтверждение того, что он действительно получил удовольствие. Ему. Было. Хорошо.
Ну а больше мне ничего было не надо.
Я на карачках подполз к батарее и лежащим на подоконнике кухонным ножом быстро перерезал импровизированные наручники. Он резко сорвал с губ кусок изоленты.
-О Господи!..
Я, по-прежнему стоя на коленях, обнял его, лежащего на полу, полностью обнаженного, за плечи и счастливо вздохнул.
Его близость, его голос, его тело – мои и рядом.
-Я люблю тебя.
-Дурачок,- он ласково хмыкнул и потрепал меня по волосам, после чего еще крепче прижал к себе,- и я тебя люблю.
Эпилог.
С тех пор нас словно прорвало.
Каждый день мы выдумывали что-то безумно-новое, экстравагантные и изощренные идеи, которые воплощали в жизнь незамедлительно. И это был не просто секс, нет,- это было занятие любовью, насыщение друг другом, неконтролируемое, жадное, сумасшедшее.
Это всё, в сущности, было необязательно – мне казалось, что я готов кончать от одного лишь только его прикосновения, от единственного произнесенного вслух слова. Но я терпел, держал себя в руках, – или, наоборот, абсолютно не держал? – и по истечении двух недель со дня его приезда мы добились того, что каждый, каждый из этих дней, часов, можно расписывать подробно и тщательно – нашелся бы только желающий заняться настолько непотребным занятием.
Спроси меня кто: «Костя, а какой день в твоей жизни ты можешь назвать самым счастливым?», я отвечу, не задумываясь: «эти две недели».
И плевать мне, что по календарю они пролетели четырнадцатью раздробленными, связанными друг с другом лишь, возможно, нахождением на одном печатном листе кусочками. Для меня это время пролетело взаимосвязано, как единый, бесконечно счастливый, наполненный лишь его присутствием и нашими чувствами круг.
Он уехал – и даже тут проявил заботу и понимание: вот уж не думал раньше, что эти качества ему настолько свойственны. Мы спали вдвоем, в обнимку, как маленькие дети, но под утро он, стараясь не разбудить меня, выскользнул из моих объятий, взял заранее приготовленную щетку, положил на прикроватный столик короткую записку и просто ушел.
Он не стал дожидаться слезливых прощальных сцен, истерик и рыданий.
И сейчас я, наверное, даже благодарен ему за это, хотя поначалу чувствовал себя отвратительно – преданным, брошенным, обманутым. Мне было мерзко от самого себя – а как же, не смог удержать любимого человека, и не просто позволил ему уехать: не соизволил даже посмотреть на него в последний раз, в последний раз поцеловать, прочувствовать напоследок весь его вкус и запах.
Но что теперь поделаешь.
Я не знаю, когда мы снова сможем увидеться – обстоятельства пока что крепко держат меня здесь, в Калининграде, да и ему с его плотным графиком и постоянными контрактами приходится нелегко.
Но пока я не живу – я переживаю время без его присутствия.
Я люблю его, люблю, люблю.
И я знаю, что мы обязательно будем вместе.
А пока можно просто взять еще раз в руки оставленный им клочок бумаги, который я, конечно же, сохранил, и снова прочитать небрежно, наскоро, но с чувством выведенные на нем буквы:
«Я люблю тебя. Мы будем.
До скорой встречи».
~Конец~
|