Название: Я смертельно хочу чистоты. Пейринг: Глеб/Вадим Дисклеймер: Стишок стопроцентно мой и я его не отдам. А остальное можете забирать, мне за мою шизофрению точно не платят. Рейтинг: Что-то где-то в районе NC, но я не знаю. Я это не умею. Размер: мини Коммент: Как-то совсем уж шизофренично вышло. Автор в процессе написания вылакал довольно много коньяка, вот уже месяца эдак четыре покушается снова подсесть на драгсы, и, по ходу выместил свои страдания сюда%) А ещё запихал Вадима в боттомы, и вообще сделал из него пятилетнюю девочку, по ходу. >_<
Я хотел бы стыдиться порочного тела, Что везде и со всеми готово кончать, Но такое - наркотик, а я на системе, С неё слезть слишком сложно, да нафиг слезать? Эти пошлые взгляды и тёплые руки, Обнажённые жопы и жадные рты, Это яд, и я здесь умираю со скуки, Я устал и смертельно хочу чистоты. Но порочность - наркотик, а я на системе, Я под дозой и я продолжаю играть. Я - ваш кайф, вы - мой ад, продолжаю по схеме, Я ваш бог, ваше дело - меня обожать. Не любовь, ты с утра убежишь, испугавшись, Не болезнь, я и имя не вспомню с утра, Секс - наркотик, который дают проигравшим Свою жизнь чёрту в карты - всё это игра. Ветер крыш слишком чист, но я здесь, и мне страшно. Этажи не считал - я боюсь высоты. Я боюсь, но сейчас это слишком не важно. Я пошёл. Я смертельно хочу чистоты.
Ну, пусть так. У меня со всем миром странные отношения. Берёшь сувенирный глобус размером с апельсин, ставишь его на стол, и пытаешься попасть комочком слюны в... Во что-нибудь. Россия, Штаты, Зимбабве - без разницы. Везде жопа. Куда ни плюнь, хе-хе, в прямом, не побоюсь этого слова, смысле. Развлекаюсь я так. Интересно, какого хрена ничего не меняется? Вот прямо повзрослел будто за все эти годы. Да только хуже стало. Фотки старые пересматриваю - кошмар, мной детей по ночам можно было пугать. А бабам нравилось. Потому, что бабам внешность побоку, бабам подавай сказки про любовь и рыцаря впридачу. Ну, а хрен ли? Я, типа, рыцарь. Двери там открываю, руки целую, и всё такое. Женщины странные создания. Я понятия не имею, почему им это нравится - но точно не потому, что пафосно, красиво и старомодно. Это мои заморочки. Я любил, безумно любил девушек в пышных платьях под средневековье, когда пошёл всплеск массового интереса подростков ко всякой там мрачности. Поколение новоявленных готяток, повылезших, аки грибы после дождя. Среди них немало было красивых, поначалу. А потом массовость и приход в это людей, которых на километр нельзя было подпускать, сотворила с этим такое, что уже очень сложно найти человека, способного назвать себя готом, всерьёз, спокойно, без нервного, пошлого прихихикивания. Слишком много грязи натащили. Грязью надо пользоваться умеючи. Грязные разводы на бледном, мёртвом лице, крошки земли в открытой ране, пятна крови на искусанных губах, девочки, возвращающиеся домой под утро, с собственными трусами в кармане; запах подсохшей спермы. Грязь, которую я любил и люблю. Грязь должна быть вот такой вот - прекрасной, будоражащей, на грани дозволенного и приличного. То, что генерирует социум, тусовка, народ - как хотите обзовите - это не такая грязь. Это человеческие экскременты на могилах, это стены затрапезных недо-рок-клубов, где кто-то регулярно заблёвывает танцпол, и почти гламурно нюхает с бачка унитаза палёный героин, бодяженный стиральным порошком. Это дешёвые алкогольные энергетики, и обсуждения чужой личной жизни - плевать, чьей. Кто с кем спит и в каких позах. Кто от кого залетел. Кто на чём торчит, и чем сие спровоцировано. Они даже трахаться красиво не умеют, хотя раньше я думал, что это всегда красиво. И это не подростки, не-а. Если приглядеться к посетителям стандартной, в меру популярной полуандерграундной рыгаловки, понимаешь, что им от четырнадцати до сорока с хвостиком. Старше - почти нет, и не потому, что они меняются. Потому, что до сорока только самые стойкие доживают. Выходит, я стойкий. Я не просто дожил, я всё ещё сопротивляюсь. Впрочем, безуспешно, по ходу.
И-и, здрааассте. Девочка, которой я приснился. По-хорошему ебанутая девочка, думающая невероятную жесть, снимающая невероятную жесть, и отчаянно сопротивляющаяся чему-то. Чему - она и не помнит уже. Девочка-героиновый шик. Худая, гибкая. Я ей улыбался, называл полным именем и на "Вы". Девочка восторгалась и признавалась мне в любви по сто раз на дню. Какой, к чертям, пиар. Я тоже её любил, по-своему. И её тощие колени на своих плечах любил, пока не протрезвел однажды и не понял, что девочка совсем такая, как все. Грязь она не чувствовала, она её просто плодила в больших количествах. Она это не из протеста делала, она это делала из желания быть модной, скандальной и популярной. Чтобы уважаемая и ебливая публика поливала её отборнейшим дерьмецом, довольно жмурясь и обожая её при этом. Стало противно. Всё, начиная с её постоянной заботы-опеки (поводок и строгий ошейник), заканчивая осознанием её обычности.
Да и чёрт с ней, с девочкой. Проблема не в ней, во мне. Во мне, всегда. Я исповеди захотел. Исповеди, искренне моей.
- Я больше не смогу это продолжать, понимаешь? К чёрту. Прости, брат, я не могу. Агата - это давно мы двое, но я уже ничего под её формат не напишу. Я знаю. Там другое. Мы разные. Всё через жопу, короче. - Ну и чёрт с ним. Я тоже устал. Я хочу вообще перерыв на несколько лет. Семья, дом, и покой. - Я не хочу. Для меня покой - это смерть. Я ж сопьюсь напрочь, - усмехаюсь с горечью. Да и тебя я знаю слишком хорошо, не будешь ты просто так сидеть. Чего-то точно будешь делать, просто не так, как я.
Взаимное решение. Красиво попрощались, закрыли тему. И не друг друга мы тогда оставили. Просто не связывало нас ничего, кроме этого грёбаного проекта длиною в двадцать лет. Вернее, его ко мне ничто не притягивало. Кровь? Мимо, не те люди, не та реальность. Вадим совсем другой человек, ему не надо в непонятно что верить, чтобы дальше существовать. А мне надо верить в свою небесполезность. Надо, чтобы за моей спиной стояла какая-нибудь тварь на двух ногах, и в случае чего, была на моей стороне автоматом. За то, что я - это я. Самое страшное случилось - я взял и задумался о том, стою ли этого. Раньше просто считал, что стою. Все стоят. А я же хороший. И ничего нового я в общем-то не придумал - Глеб, сука, хороший, талантливый, и симпатичный даже. В кои-то веки нравлюсь себе в зеркале. Ага, брутальная, небритая скотина с героиновой поволокой в глазах - оно это само собой, я тут ни при чём. Вот всем я себе нравлюсь, только меня матерят и хотят изменить все, кому не лень. А брат просто игнорирует. Звонит по праздникам - типа, с Новым Годом поздравить и всё такое, но не больше. Я хотел свободы - ну хуле, вот она. Алкоголь, проститутки, сходу вспомнившийся телефон дилера, как будто и не было нескольких лет чистой ремиссии. Нет, не собираюсь я торчать, неинтересно уже давно - потому что уже никогда не подействует, как в первый раз. Разовый момент, венки поискать, заодно выяснить, кто нынче острые баяны выпускает - для общего, гм, развития. Или дестракшна. Как повезёт.
За год не больше десяти раз. Мало, очень мало, почти что не было - ремиссионеры поняли бы, а вот обыватели с тихой истерикой при слове "наркота" - никогда. Для них единожды попробовавший - торчок навеки.
- Бухаешь? - Угу. Пааа чёрнааму - тяну с сарказмом. У меня в руке большой, почти прозрачный пакет с шестью бутылками водки. Ни одна сволочь, в общем-то, не узнаёт на улице. Таскаю старый чёрный свитер и обычные джинсы, воспринимают как безликого алконавта. Он узнал, странно. - А я с женой развожусь. - Чего-о? - Вадик. С женой. Ага. С одной уже разводился. - А как же счастливая старость и стакан воды в гроб? - Иди ты, - фыркает. - Водкой поделишься? У тебя она и так скоро из ушей польётся. - Прикольный фонтанчик получится. Пошли, что ли, ко мне - ментиция и так на меня зуб точит, заметут. За распитие в общественном месте и бла-бла-бла. Ты откуда тут, кстати? - К тебе шёл, не поверишь. - Я в другую сторону живу. Тут только супермаркет. - Хотел бухла купить. Но раз у тебя уже есть, буду халявить. Пожав плечами, я двинулся в сторону дома. Год не виделись. Как будто вчера встречались. Как пел Владимир Семёныч - лучше с чёртом, чем с самим собой, так что компания в лице братца оказалась неожиданностью, скорее, приятной.
- И как тебя угораздило? - поинтересовался я, вытаскивая водку из пакета на стол. - Чего? - он задумчиво отколупывал акцизку с сигаретной пачки. Моей, между прочим. - С женой разосраться так. - Не люблю. Бабы такое чувствуют и начинают на мозг капать... я сорвался, высказал. Она уехала моментально и на развод подала. - О-ху-еть. Боюсь представлять, что там такое ты ей сказал. И чего не любишь-то? - водка хорошо пошла, прямо разительное отличие. Бухать надо в компании. В одиночестве надо творить. - Не люблю и всё. Не тебе у меня это спрашивать, в самом деле. - Да уж. Новую девочку нашёл? - Не-а, - он сделал хороший глоток из моей же бутылки, и чуть измененным голосом добавил: - Хуже. - М-м. Мальчика? - Хуже. - Собачку, кошку, бабушку, дедушку, моего барабанщика? - я заржал. - Ну никого, так никого. Нормально. - Не-а, не нормально. - Что естественно, то не без оргазма. Да колись уже давай, я сегодня любопытный. - Сука ты. Но я по тебе скучаю. - Врёшь. Тебе просто пожаловаться надо кому-то. А я вот к тебе не бегаю. Сам справляюсь как-то. - Ну бегал бы, я не против. - А я об этом знал? - Нет, наверное. Извини. - Забей. Я всё-таки жду, что ты расскажешь мне, наконец, про своё "хуже". И вместе посмеёмся.
Он посмотрел на меня, молча глотнул ещё водки. Потом ещё. Потом вылакал до дна. И хрипло попросил открыть вторую бутылку.
- Иначе просто не решусь. - Вау, заинтриговал. Держи, - я протянул ему бутылку. - И решайся быстрее уже, не кусаюсь. - Угу. Ну, в общем... - он встал, обошёл стол, подошёл ко мне, зажмурился, наклонился... и поцеловал, жёстко, чуть не свернув мне челюсть пальцами. Я среагировал моментально, вцепившись со всей дури в его запястья. Иначе он убежал бы. Ещё лет на пять.
- И кто так целуется? На месте твоей жены я бы тоже подал на развод, - алкоголя в башке как-то совсем не ощущалось. Ситуация воспринялась чётко: Вадим послал жену ко всем чертям, из-за того, что ему понадобился... я. Плевать, в каком качестве. Хочет целоваться - на здоровье.
- Я... - Молчи, ну тебя нахер. Мне не до моральных терзаний сейчас, честно. Своих хватает. - Отпусти тогда. - Чтоб ты сбежал? Не. Один вопрос - ты это жене сказал? Что вот так специфично скучаешь по непутёвому братцу? - В общем, ну... Да.
Ой-ё. Псих. Я начинаю ржать, и отпускаю его руки, но он стоит и смотрит. Бежать не собирается.
- Я просто представил себе эту картину. Она челюсть не потеряла? - Не знаю, но голос сорвала точно, - он вздохнул, уселся на пол рядом с моей табуреткой, и снова спёр мои сигареты. - Смешно, - я тоже сполз с табуретки на пол, и щёлкнул своей зажигалкой, прикуривая ему. - Так ты не... - он замолкает, отмахивается от чего-то несуществующего, и глубоко затягивается, убивая сразу половину сигареты. Что? Не против ли я? Да не, не против. Сейчас уже всё равно, главное, чтобы нужен был. Я нуждаюсь в компании и в чём-то большем, чем секс. Даже если он хочет от меня именно этого. Он хочет связи, которая неизвестно, существовала ли между нами когда-нибудь раньше. И он её получит. Мне она тоже нужна.
- Я - не. - словами у меня бы не получилось объяснить. Я просто смотрел на него с отчаянной решимостью. "Я-то пойду на что хочешь, только не говори потом, что не хотел". Он уронил сигарету. Дотянулся и раздавил уголёк пяткой. Псих... Весь в меня. Я часто роняю окурки на пол. Повернувшись ко мне лицом, Вад схватил меня за плечи, приблизился и прошептал:
- Точно? - Не бойся, - самодовольно усмехаюсь, - не передумаю. И я даже трезвый, сам понимаешь, что двести грамм для меня не доза. А ты - ты пойдёшь до конца?
- Сюрреализм, - он издал нервный смешок и отстранился. - Я к тебе припёрся, чтобы напиться, покаяться, и пойти повеситься с горя, потому что должно было быть не так. Ты должен был решить, что я не всерьёз, и в любом случае выгнать меня нафиг, мириться с женой.
- Ну, я непредсказуемый, - а я действительно не остановлюсь, из принципа, хотя мне уже страшно на счёт того, что из этого может получиться. - И вообще, с чего бы? Мне твоя жена никогда не нравилась... Дуй в душ, Вадик. Будет время подумать. И передумать, если так должно быть.
Он кивнул, поднялся с пола, и двинулся в направлении ванной. Я потянулся было за водкой, но мгновенно передумал. Пусть оно будет на трезвую голову, что бы из этого ни получилось.
- Привет, - он развел руками, демонстрируя мне мой же халат. - Вот, уволок... там... висело. Курить...
Физиономия у него была испуганная и растерянная. Брошенную мной пачку он не поймал. Первую вытянутую сигарету, по неаккуратности и из-за дрожащих пальцев - сломал. Вторую долго не мог прикурить, потому, что ронял зажигалку.
- Белая горячка, что ли? Я такого тремора даже за собой не припоминаю. - Не-а. Нервы. - Заметно, знаешь, - я рассмеялся. - Господи, ну какой бред-то! Я живу в книге, написанной параноидальным шизофреником, у которого по весне недоёб. Сядь, придурок, и не смотри на меня так, как будто впервые видишь. - Э? - Сядь, я сказал.
Он пожал плечами и послушался. Трястись, вроде бы, перестал.
- М? - я заглянул ему в лицо. Он смотрел в одну точку, и нервно курил. - Так, слушай, забей на всё хуй немедленно. И пошли кофе пить. Я даже сварить не поленюсь.
- Всё нормально, всё нормально... - пробормотал Вад, опять уронил окурок мимо пепельницы, и потёр пальцами виски. - Что-то пиздец какой-то.
- Сам себе противоречишь, детка. Я ушёл варить кофе. Приходи.
Вадим пришёл почти сразу. Я возился с туркой, вспоминая, как вообще варят этот чёртов кофе. Он сел на табуретку, снова закурил, и попросил сделать кофе покрепче. Конечно, он у меня едва не убежал, но обошлось. Нашёл пару кружек, разлил, поставил на стол и сел напротив него.
- Прости, я мудак, - он наконец-то оторвался от созерцания одной ему заметной точки и посмотрел на меня. - Странно встретились. - Страннее некуда, да уж. Почему мы разошлись тогда? Чёрт с ней, с группой, но почему мы перестали общаться? Мы всегда были вместе. - Наверное, поэтому и разошлись. Мне свободы захотелось. Как подростку, который устал от власти родителей. А тебе надоело за мои косяки отвечать. - Ты всегда был безответственным. - Каждый человек имеет право на ошибки. Свои собственные. И последствия должны ложиться на его же плечи. Такие дела, - я допил последний глоток, и утёк в комнату. Он пошёл следом.
- Ложись рядом, а? Диван широкий. - Подозрительно широкий, - он лёг, стараясь не потревожить меня, но я сам придвинулся ближе. - У Егора такой же был. Помнишь? - Давно было. Видел его на днях. Говорит, с тобой тоже встречался недавно.
Ну, конечно. За последний год он со мной встречался далеко не единожды. У этого чувака много лет самый чистый героин в Москве. Его менты прикрывают. Мы у него когда-то часто засыпали, так как были не в состоянии и не в настроении ползти по домам.
- Молодость вспоминаешь? - Ты тоже, - утверждение. - Я себя реально контролирую. Выходит не системить. - Брось, мы оба прекрасно знаем, что это вопрос времени. А часики-то тикают. - Вад, ну ты себе представляешь меня и счастливую старость? Я ж по-любому дознусь намеренно, или в окно выйду. Хер с ними тикают. Просто пока - так надо. Контролируемое потребление - как план Даллеса. Не существует, но работает. - Не знаю, - он задирает рукав халата, и демонстрирует предплечье. - Бля-я. Ты на системе? - В целом... нет, последнюю неделю переламывался. - Нафига? Что у тебя настолько не так, что влезаешь заново? Это не твой мир. Ты у нас человек приличный и уважаемый, тебе давно надоело устраивать революции. А это - ультраандерграундная субкультура, которая постепенно становится попсовой, но никогда не станет таковой до конца. - Не объясняй. Кризис среднего возраста, наверное. Хреново осознавать себя старым, одиноким, тупым и страшным. Я проебал свою жизнь. Я всё сделал не так. - Знакомо. - Знаю, ты ж экстраверт и истероид, по тебе сразу заметно... Всё хуёво, Глеб. Всё хуёво.
Я молча обнял его. Давно забытое ощущение полнейшей близости и откровенности, граничащей с безумием. Безумие...
Развязываю на нём халат, прижимаюсь крепче, и шепчу в ухо:
- Давай. Хуже уже точно не будет.
Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
Не хочу целоваться. То, что я сделаю, не будет правильным. Продолжая обнимать его одной рукой, второй раздеваю себя.
- Повернись, так удобнее будет.
Он покачал головой.
- Хочу смотреть.
Пожимаю плечами, сползаю вниз.
- Я так... Смазки нет. Я. Не прервусь сейчас. Иначе...
- Не объясняй.
Облизываю два пальца, глядя ему в глаза. Он вздрагивает, и почему-то улыбается.
- Я тебе доверяю. Что угодно.
Аккуратно пропихиваю внутрь средний палец, ладонью вверх.
- Больно? - Не.
Второй.
- Это два. - Нормально.
Третий...
- Так тоже не больно? - Не... - Можно? - Ну давай.
Вынимаю пальцы, наклоняюсь над ним.
- Помоги. Я сам не попаду. Туго.
Он послушался.
Нереальность сцены, замедленность движений. Я делал это с женщинами. Часто. Но секс - он в голове. Если хорошо растянуть, то не больно...
- Не больно?.. - Мне? Хорошо. Задыхаюсь от собственной смелости. - Заткнись и двигайся, - его глаза закрыты напрочь. - Ты хотел смотреть, не? - Бесполезно... это... нет смысла. Ощущения...
Во много раз круче, знаю. И не спрашивайте, откуда. Просто знаю.
Ме-е-едленно. Потому, что хочу выдержать долго. Он резко подаётся навстречу, бессвязно материт меня и просит двигаться сильнее. Полная потеря контроля. Жаль, что мне так нельзя... Ему куда как сложнее кончить. Хотя...
- Помоги себе рукой. - Не... Ты. Мне... помоги.
Он запрокидывает голову. Вдруг открывает глаза. За затылок притягивает к себе, и целует. Так, что я передумываю насчёт поцелуев в его исполнении. Бесконтрольно цепляюсь за его волосы. Он болезненно урчит, и мы кончаем почти одновременно, не разрывая поцелуя. Я рефлекторно стискиваю зубы ровно на кончике его языка, в рот течёт его кровь. И мои собственные слёзы.
Успеваю только понять, что почему-то засыпаю.
Это лучшее, что со мной было. Это худшее, что только могло со мной произойти. Взаимности не существует, это аксиома. Любовь - как ненависть к врагу, как война. Либо ты, либо тебя, третьего не дано. Я всегда предпочитал любить. И остался один, потому что никогда никем не был любим.
Когда мы проснулись, для него всё изменилось. Он помирился с женой - хотя, на это наплевать, я не ревнивый. Но он опять сбежал из моей жизни, надеясь забыть то, на что сам же меня и спровоцировал. Он не забудет. Ему понравилось.
На самом деле, я не знаю, что такое секс. Я всегда занимаюсь любовью. В тот отрезок времени, когда я кого-то трахаю, я этого кого-то люблю. Безумно, немыслимо люблю. А дальше - они сами всё разрушают. Либо глупостью, либо страхом, либо наивностью. Или вытягиванием из меня того, чего у меня нет, и чем я смысла не вижу обзаводиться. Я не люблю детей и трогательные семейные фотоальбомы. Я не люблю штампы и разделы имущества. Я не люблю любовь, требующую документального подтверждения, потому что любовь в моём извращённом сознании подтверждается судорожно сказанным "доверяю". Позволить себя трахнуть - есть доверие и любовь. Так должно быть. И любить можно многих, сотни людей одновременно. Только они не оценят это.
Я сам уже не оценю, потому что тоже начинаю считать секс чем-то порочным. Такая вот сексуальная революция - можно круто и максимально приятно, но нельзя чисто и невинно при этом. Я чувствую себя частью уже другой грязи - той, которую презирал, - и по душе моей ползают толстые, пыльные, жирные мухи. Откормились на содержании дерьма во мне и моей жизни. Кто бы знал, насколько я хочу невинности. А она только через смерть теперь.
Крыши - это такой способ почти взлететь и чуть-чуть умереть.