Название: Извращение (банально? о да)
Автор: Маша Харрисон
Пейринг: Вадим/Глеб/ Костя
Таймлайн: 2011
Размер: мини (?)
Рейтинг: PG-15, мб выше
Предупреждения: OOC, инцест, мат
Саммари: Весна плохо на меня влияет, чем дальше, тем страшнее, реально:)
Костя узнал обо всём случайно. Проходя по коридору в природной неуклюжести толкнул локтем дверь, которая оказалась незаперта и отворилась. Он сунулся в комнату, чтобы извиниться за свою неуклюжесть и увидел, как Вадим и Глеб, которые друг с другом в последнее время даже разговаривали неохотно, слились в поцелуе. Именно слились, это не дурацкий литературный штамп. Глеб обнимал Вадима за шею, чуть ли не вис на нем, яростно прикусывал его губы и даже не услышал, что дверь отворилась. Руки Вадима скользили под футболкой Глеба по его талии. Длинные волосы Вадима упали на лицо Глеба. Старший Самойлов услышал, что кто-то вошел, открыл глаза, скосил их в сторону Кости и, на мгновение оторвал руку от Глеба, легко махнул ей в сторону двери. Бекрев послушно вышел, сглатывая слюну.
Никто ему потом ничего не обьяснил. Никто, в принципе, и не должен был ему ничего обьяснять - это их братское личное дело. Но все равно, Костя чувствовал себя обманутым. Очень обманутым.
Он долго не признавался себе, что влюбился в Глеба Самойлова. Во-первых, потому что принципиально ни в кого не влюблялся с одиннадцати лет, когда его сердце, с присущей только особям женского пола жестокостью, разбила тринадцатилетняя соседка по лестничной клетке, во-вторых, потому что влюбляться - вообще безумно глупо, в-третьих, ни в кого он не влюблялся, в-четвертых, что вообще за хрень творится, и в-пятых - Глеб все-таки мужчина.
Но сейчас, когда он увидел его, Глеба, который две минуты назад, какие-то гребаные две минуты назад стоял вместе с ним на лестнице, курил, хрипло смеялся и на все матерные лады ругал промозглую весеннюю погоду, целующимся с Вадимом, он понял, что пропал. Что влюблен.
Глеб. Даже это имя, которое Костя никогда не любил, вдруг приобрело какую-то странную прелесть, в нем зазвучали какие-то терпкие басовые ноты, оно окрасилось в неяркие, но глубокие цвета, оно запахло табаком, алкоголем и ещё чем-то потрясающим. Глеб. Как все-таки чертовски красиво это звучит. Как все изменилось с тех пор, как Костя увидел его в первый раз и подумал, что вот, сбылась мечта идиота, он пожимает руку звезде отечественного рок-н-ролла. Он стал ему ближе, он стал важнее, он стал тем, ради кого можно было жить, кому можно было посвящать стихи. От его присутствия в комнате перехватывало дыхание, а когда его не было оставалось только бездельничать, потому что ничего не хотелось делать без Глеба, даже курить. Глеб стал для Кости жизнью, а понял это Бекрев только тогда, когда увидел, как Глеб целует своего брата.
Что-то моментально изменилось, все вокруг стало мерзко, пусто и банально. Он резко закрыл дверь, повинуясь жесту Вадима - впрочем, ему не очень хотелось смотреть на их поцелуй дальше. Сунул руки глубоко в карманы джинсов и быстро пошел по коридору, глядя прямо перед собой, но ничего не видя. Дернул дверь, вышел на лестничную клетку, где недавно курил с Глебом, остановился, упираясь ладонями в перила, поглядел вниз с шестнадцатого этажа. Впечатляет, ничего не скажешь. Рывком выдернул из кармана пачку сигарет, закурил. Тут же бросил сигарету вниз - дым царапал горло, не было привычного удовольствия. Что за нахуй, билась в голове единственная мысль, что за нахуй...
Через несколько минут и полторы пачки сигарет он смог подняться, пойти обратно, толкнуть ногой дверь - другую, за которой "Агата Кристи", терминально близкая к развалу, записывала последний альбом, подойти к клавишам, собрать разбросанные везде листы с записями партий и сделать вид, что не заметил, как Самойловы зашли в помещение. С разницей в три минуты, нарочно ведь по часам, наверное, отмеряли, сволочи.
А потом, во время репетиции Бекрев заметил следы от укуса на небритой шее Глеба. Тут же отвел глаза, но гадкое чувство, будто его обманули, снова вернулось. Он, наивный, думал, что если он любит, то его тоже обязательно любят. Ага, как же, хрен.
Потрясающе. Как все-таки потрясающе он целуется.
Костя уже привык доказывать Снэйку, Аркадьеву и всем остальным, кто интересовался, что раздражение на его щеках - обыкновенный дерматит, вызванный многокилограммовым потреблением цитрусовых фруктов. Врать, конечно. На его коже оставались светло-розовые следы от Глебовой щетины, который никогда не был гладко выбритым. Но и борода у него никак не могла вырасти. Такой вот парадокс.
Он смирился с тем, что поцелуи Глеба причиняли легкую боль - щетина кололась, сам Глеб кусал его губы и царапал его кожу, больно прижимал его спиной прямо к разным острым углам, будто специально, но было плевать. Он целовал его. И это было потрясающе. Гораздо лучше, чем алкоголь и в миллионы раз круче, чем наркотики.
- Ну? - шепнул ему Глеб, который уже вторую минуту молча сидел перед ним на корточках и гладил колени Кости, делая вид, что совсем не замечает, что брюки Бекреву от его прикосновений уже тесны. Его глаза покраснели от бессоных ночей, залитых алкоголем, а губы налились кровью от поцелуев.
Костя сглотнул слюну и молча кивнул головой. Взял Глеба за холодную ладонь и потянул к себе. Глеб не поддался, перехватил его руку и потянул Бекрева на себя. Его ладонь легла на застежку Костиных джинсов. Бекрев прикрыл глаза от внезапно нахлынувшего на него удовольствия. В висках шумно стучал пульс, болела укушенная Глебом губа, его теплая ладонь касалась его члена сквозь плотную ткань, в то время как второй рукой Глеб уверенно расстегивал его джинсы.
- Глеб, - прошептал Костя, все ещё удивляясь тому, как красиво вдруг зазвучало для него это имя.
- Не переживай, всё будет нормально, - отозвался Самойлов: он видимо решил, что Костина фраза была возражением.
- Да пошёл ты, - Бекрев потянулся к нему, снова целуя. На губах Глеба все ещё оставался горький алкогольный привкус, хотя вроде бы Костя должен был успеть сцеловать с него весь портвейн. Или просто спирт уже впитался в его кожу?
Глеб коснулся губами его шеи, оставляя на разгоряченной коже прохладный влажный след. Его ладони в это время медленно спускали с Бекрева джинсы, легко царапая ногтями кожу.
- Больно? - спросил Костя, упуская в вопросе форму будущего времени. Но Глеб все понял и помотал головой, прикусывая его ухо.
- Только первые моменты... но это тоже прикольно.
- Откуда ты знаешь?
Глеб разумно предпочел не распространяться.
Было больно. Глеб двигался резко, яростно и будто зло. Каждое его движение причиняло Бекреву боль, поэтому Костя облегченно прикрыл глаза, когда почувствовал, что Самойлов кончил.
Они лежали среди смятых простыней. Потные тела липли друг к другу. Глеб потянулся к его губам и снова поцеловал их. На этот раз не кусался. Просто поцеловал.
- Слушай, Глеб...
- Ну?
- А что с Вадимом?
На мгновение его светло-серые глаза как будто резко потемнели. На самом деле, Глеб просто нахмурился.
- Уже ничего, - он протянул руку к низу Костиного живота, легко провел ногтями по его коже, прежде чем дотронуться до члена Бекрева, который все ещё находился в состоянии эрекции.
Костя не поверил, что ничего, но разговаривать не было сил, тем более, Глеб знал, что сделать, чтобы Бекрев заткнулся.- Глеб, - Вадим поднял голову с его живота, на котором удобно располагался последний час.
- М? - Глеб приоткрыл глаза и зевнул. Погладил брата по растрепанным кудрям, которые смешным веером легли на его футболку, - Чего тебе?
- Что у вас происходит с Бекревым?
- С Костей? - Глеб снова зевнул, - Ничего... то есть, я его периодически трахаю.
- Глеб, - Вадим уселся, поджав под себя колени. Глебову животу без него тут же стало очень холодно.
- Ну что?
Вадим закусил губу. Вот так просто - я его периодически трахаю. Великолепно. Даже не считает нужным скрывать это, как скрывал когда-то, да и до сих пор скрывает отношения с Вадимом. Собственно, это правильно, незачем всем знать, чем они занимаются, когда встречаются, но черт возьми.
А почему тебе так обидно-то, собственно? Почему ты ничего не чувствовал, когда он женился, разводился, встречался, влюблялся, расставался, падал с крыш и писал стихи? Почему жутко больно теперь, когда ты узнал, - точнее, подтвердил свою догадку, - о том, что Костя для него не просто клавишник? Точнее, не только клавишник? И не только бас-гитарист? Что изменилось?
Ревность, оказывается, ужасное чувство, понял Вадим. Сволочи. Все сволочи.
- Слушай, - он прижал к щекам холодные ладони, стараясь вернуть себе способность рассуждать логически, - Я так не могу.
Потрясающе красивые брови его младшего брата легко надломились:
- Так?
- Глеб, я серьезно. Либо ты с Костей, либо со мной.
Хотя без него будет хреново, ой, как хреново будет без него. Гораздо хуже, чем в периоды их вечных ссор, без него, и знать, что он где-то там с этим молодым симпатягой... Но так, знать, что он кроме тебя ещё с тем молодым симпатягой - боже, до чего же это мерзко, даже подташнивает и голова слегка кружится.
Глеб, прищурившись, смотрел на него. Будто оценивает, сволочь. Знать бы, что происходит сейчас в его мыслях.
- Да ладно тебе, - младший брат улыбнулся, взял его за руку и потянул к себе, касаясь губами губ, - Ты же...
Вадим отстранился.
- Глеб...
- Я понял, понял, - успокаивающе заявил Глеб, - Я с тобой.
Тогда Вадим сам поцеловал его тонкие, уже приокрытые в ожидании губы.
Продолжительный звонок в дверь поднял его с кровати в три с половиной часа ночи. Шлепая босиком по холодному полу открывать, Вадим был практически уверен, что это Глеб, пьяный, промокший, голодный, забывший дорогу домой, которому срочно требуется братская забота, тепло и участие. Только Глеб звонил так нагло и долго и приходил так поздно и без приглашения.
Тем больше было его изумление, когда он увидел на пороге Костю.
- А ты что тут делаешь? - задал он не самый корректный для гостя, даже непрошеного, вопрос.
- Вадь, - по первому же слову басиста Вадим понял, что Бекрев пьяный. Очень пьяный. И несчастный даже больше, чем пьяный. Он посторонился и за рукав куртки втянул Костю в квартиру. Провел на кухню, усадил на стул, включил свет, налил в какой-то стакан какой-то алкоголь, уселся напротив, сонно жмуря глаза. Глеб в такой ситуации сразу же начинал рассказывать о причинах, из-за которых ему так плохо, пьяно и вообще жить не хочется. Костя молчал. Хотелось спать.
- Ну чего у тебя уже случилось? - спросил Вадим, когда понял, что ещё пара минут такого молчания - и он упадет головой на стол и заснет, решительно наплевав на все Костины беды. - Вадим... - Бекрев поболтал в стакане алкоголь, - Это все Глеб... То есть, это я... Это мы...
Черт. Знал бы ты, Костя, к кому ты пришел жаловаться на то, что Глеб тебя послал. Вадим чуть сумел спрятать довольную улыбку - он был почти уверен, что брат продолжит вести двойную игру, только более тайно. Он оказался честнее, чем думал Вадим, здорово.
- Он даже не сказал, что случилось... просто, так, сразу... я не понимаю, в чем я виноват... - обиженно бормотал Костя, судя по направлению его взгляда, своим кроссовкам. Он не интересовался, слышит его кто-нибудь или нет - просто говорил, - Мы же с ним... это было так... я думал, он тоже так думает. Черт, мне без него же вообще никак, а он даже не говорит... звонки сбрасывает, дверь не открывает... только когда знает, что это я... почему?
Его бормотание все больше походило на бурчание обиженного ребенка. Да ребенком он, собственно и был, он же младше даже Глеба лет на десять. Жестоко он, наверное, с ним поступил. Ну а как было иначе?
- Кость, - Вадим, облокотился на стол и дотронулся до плеча Бекрева, - Ты же понимаешь, это Глеб. Искать смысл в его поступках - это бред. Верить его словам - это ещё больший бред. А ещё больший бред - ожидать от него чего-то ожидаемого. Ты никогда не сможешь понять, что он на самом деле думает или чувствует, чем больше он говорит, тем больше он прячет свои мысли.
Боже, Самойлов, что за бред ты несешь?
- Костя, с Глебом нельзя сосуществовать, я это понял уже давно. Его можно только терпеть. Он будет приходить, уходить, материться, драться, врать - ты должен терпеть, если хочешь, чтобы он хоть иногда возвращался, иначе тут никак. Я его брат, я знаю, какой он. Он всегда так поступает и это всегда проходит.
- Ты хочешь сказать он вернется? - Костя поднял на него глаза. Вадим поморщился, как от зубной боли. Нет. Нет, мальчик, он не вернется, потому что я сказал ему не делать этого. Потому что, как показала жизнь, я ему оказался дороже - я сам удивился, но я жутко рад, потому что я обожаю этого гада, обожаю душой и телом, я знаю, что он пропадет без меня, но я точно так же знаю, что и мне без него не жить. То, что у нас - это настоящее, мы всю жизнь вместе, мы уже все прошли, у нас даже стихи и музыка общая, мы уже не сможем в одиночку. А ты... Ты молодой, Кость, пойми, Глеб - это всего лишь твое очередное увлечение, таких у тебя будет ещё много - мужчин или женщин, как ты сам захочешь. Сейчас да, сейчас обидно, но это пройдет, ты сможешь это пережить. А он нужен мне. И, судя по тому, что ты сейчас пьян и несчастен, я нужен ему.
- Я не знаю, Костя, - ответил он наконец-то, - Возможно, да. А возможно, он уже сегодня последний раз подумал о тебе и больше никогда не вспомнит. Тут весь вопрос в том, будешь ли ты его все равно ждать.
Бекрев не ответил, молча допил остатки алкоголя.
- Пойдем, - Вадим потянул его в комнату, - Я постелю тебе на диване, не надо тебе сейчас такому никуда ходить.
Костя поддался ему так легко, словно был тряпичной куклой. Накрывая его, пусть уже и засыпающего, но все равно несчастного, пледом, Вадим поймал себя на мысли, что ему очень жаль Бекрева. Уж он-то знает, что такое, когда ты любишь Глеба, а Глеб не любит тебя, как это больно и бессмысленно, как ты повторяешь про себя, что его нужно просто забыть, а забыть не получается, в голову приходит горькая мысль, что Глебу-то сейчас наверняка пофиг, что он точно не сидит где-то где попало, разбитый, несчастный и пьяный. Вадим поскорее отмахнулся от этой мысли. Глеб с ним. С ним и точка. Костя переживет, Костя молодой. У него ещё много будет и влюбленностей и разочарований. Он наклонился и аккуратно снял с носа Бекрева очки. Пусть спит. Ему завтра предстоит проснуться в очень дерьмовом настроении.
- Сколько можно курить, - Глеб с улыбкой потянулся за сигаретой, вытащил её изо рта брата и с удовольствием затянулся сам. - Это вредно, между прочим.
- Тогда мне отдай, - Вадим опять забрал сигарету себе, но вместо того, чтобы закурить, прижался губами к губам Глеба. - Слушай, - он отстранился от брата и ввинтил сигарету в подоконник. На подоконнике осталась темная точка - их там таких уже дохрена, - Я недавно встретил Костю...
Не надо было этого говорить. Глеб нахмурился, помрачнел, плеснул себе в стакан портвейн, половину пролил мимо, осушил стакан одним глотком и уставился в одну точку - куда-то поверх плеча Вадима.
- Ну и что? - спросил он через несколько мгновений.
- Он был пьяный и говорил только о тебе, - некоторое время назад Вадим думал, а не соврать ли, но все-таки сказал правду, - Чуть не плакал.
- Понятно, - Глеб прикурил новую сигарету. Вся его веселость мгновенно куда-то испарилась. Сидел, дышал дымом и хмурился. Вадим тоже нахмурился. Значит, на Костю Глебу все-таки не плевать, ну что за бред.
- Что за блядство...- пробормотал Глеб, - Ну вот что за блядство...
Вадим протянул руку за стаканом. Налил, так же как и Глеб, расплескав алкоголь по столу, выпил. Подумал, выпил ещё.
- Глеб, ты его любишь, да?
Глеб выдохнул дым и пожал плечами, все ещё глядя куда-то в окно. Но Вадим и так все понял. Раз младший брат не ответил.
- Забудь, - нахмурился Глеб и закашлялся, - В смысле... ты важнее, - он совсем зашелся в кашле, согнулся пополам и только махнул на Вадима рукой, когда брат попытался помочь. Наконец задышал ровнее, распрямился, вытер тыльной стороной ладони покрасневшие глаза, разозленно выбросил сигарету под ноги.
- Ты это... - пробормотал Вадим, - Спасибо.
Глеб презрительно пожал плечами. И правильно. За что спасибо? Спасибо, что выбрал меня,а не Костю? Спасибо, что меня любишь больше? Спасибо, что остался со мной? Черт, совесть, заткнись, мне действительно плевать, как себя чувствует Костя, я забыл его пьяное бормотание о том, как он любит Глеба, забыл... я сказал, забыл!
- Иди сюда, - Вадим снова поцеловал брата. И на некоторое время в его жизни и мыслях остался только Глеб. Но все равно, вечер был далеко не таким приятным, каким Вадим его предвкушал.
Под столом перекатывались уже две пустые бутылки. А они ведь далеко не так молоды, чтобы позволять себе столько пить, подумал было Вадим. Да плевать. Целовать Глеба, когда у того на губах спирт - гораздо вкуснее. И вообще... Глеб сидел перед ним на полу, уткнувшись подбородком в его колено, руки младшего брата ненавязчиво гладили бедра старшего. Пока ещё только гладили, но Вадим чувствовал, что так просто это все не кончится. Они пьяные, они одни в пустой квартире, у них ещё минимум четыре бутылки, Глеб уже касается его... Но удовольствие надо было растянуть, поэтому Вадим ничего не делал, только пил и с наслаждением думал о том, как он сейчас наклонится к Глебу, поцелует его, приподнимет - он же легкий, Глеб, сплошные кости, развернет к себе спиной, снимет с него джинсы...
- Ты дверь входную закрыл? - вдруг спросил Глеб. Вадим удивленно на него взглянул и пожал плечами:
- Вроде да... С чего это ты вдруг?
- Да не знаю, показалось, что-то хлопнуло, - Глеб улыбнулся и посмотрел в глаза брату, - Ну что ты... Давай уже.
Вадим улыбнулся, наклонился, так, как представлял несколько мгновений назад, поцеловал приоткрытые губы Глеба, обнял его, поднял, усаживая к себе на колени. Глеб сжал ногами его бедра, наклонился, целуя, взъерошил волосы Вадима.
- Глеб, - раздался голос откуда-то из-за спины Глеба.
Самойловы обернулись одновременно. В дверях стоял Костя. Лохматый, пьяный, несчастный - в общем-то, такой же, каким его видел Вадим неделю назад. Облокотился рукой на косяк и смотрел на братьев. На Глеба, восседающего на коленях Вадима, обнимающего его за шею. На Вадима, который аккуратно придерживал Глеба за задницу, не давая брату упасть с его коленей. Черт. Трижды черт.
- Зачем ты пришел? - спросил Глеб, облизывая губы. Он всегда их облизывает после поцелуев, Костя, наверное, знает это лучше Вадима - вон как нахмурился.
Бекрев пожал плечами. Глеб, конечно, умница спрашивать, он же и на ногах едва стоит, будет тут он давать логические обьяснения, подправленные психологическим самоанализом... Вадим отпустил руку. Глеб рухнул с его коленей на пол. Даже не поморщился, только выматерился.
- Заходи, раз уж пришел. Бери стакан, - мрачно обратился он к Косте.
Они с Вадимом обменялись взглядами. Впрочем, Глеб тут же отвел глаза. Но зря. Вадим, наоборот, разочаровался бы в брате, если бы тот сейчас выгнал безнадежно пьяного и влюбленного Костю.
Когда Костя потянулся к Глебу и поцеловал его, тот не стал сопротивляться. Вадим понял - не из боязни, что если он сейчас отстранится, Костя пойдет и прыгнет под трамвай или с моста. Он просто соскучился по нему. Глеб, мать его, соскучился по Бекреву.
Вадим уже совсем хотел было подняться, сказать Глебу, что позвонит потом и уйти, оставив этих вдвоем. А потом не звонить, пока очень не сокучится, то есть целых два дня. А через два дня... да хрен с ним, с тем, что будет. Но никуда он не ушел, потому что Глеб оторвался от губ Кости, обнял Бекрева за талию, потянулся к Вадиму и впился поцелуем в его губы.
- Ты что? - выдохнул Вадим, - Ты с ума сошел?
- Да, - кивнул Глеб, довольно улыбаясь и проводя ладонью по его небритой щеке, - Я сошел с ума... - он тут же отвернулся к Косте, поцеловал его, одновременно расстегивая Бекревскую рубашку.
Без сомнения, Вадим был жутко пьян. Иначе он бы никогда не остался. Он буквально насильно оттащил Глеба от Кости, развернул к себе, поцеловал, скользнув рукой под его свитер.
- Попробуй, - сквозь поцелуи прошептал Глеб, - Попробуй Костю... это что-то, честно...
Одной рукой снимая с Глеба свитер, второй Вадим притянул к себе Бекрева и поцеловал его. Тот поддался. Поддался, и Вадим почувствовал, насколько брат был прав. Это было потрясающе. Его губы были такими горячими, такими упругими. Он целовался не так, как Глеб, и это тоже заводило. Он не сопротивлялся, как сопротивлялся его поцелуям Глеб, кусая брата, ероша его волосы, делая всё, чтобы не дать Вадиму почувствовать свою власть. Костя наоборот, Костя отдавался, он ломался в его руках, он полностью подчинялся. Здорово. Мать его, здорово.
Глеб резким рывком осовободился от свитера, стянул с Кости расстегнутую рубашку, припал губами к его шее, закусил так, что Бекрев вскрикнул и на мгновение перестал целовать Вадима.
Вадим видел все. Видел, как Глеб раздевает Бекрева, оставляя на его светлой коже красные полоски царапин, как он разворачивает Костю к себе спиной, наклоняет, великодушно позволяя клавишнику опереться о стол, как разводит его ноги в стороны. И эта картина, надо признать, заводила. Вадим сам не думал, что он такой извращенец, но факт налицо - он возбудился, наблюдая за тем, как Глеб имеет Костю. Он замечал каждую мелочь - прикушенную губу Бекрева, капельки пота на висках Глеба, его прикрытые глаза. И это было невероятно. Невероятно странно, невероятно неправильно и от этого невероятно прекрасно. Сам того не замечая, не отрывая глаз от Глеба с Костей, Вадим легко поглаживал сам себя сквозь брюки, возбуждаясь ещё больше. Только Глеб кончит, ему не поздоровится.
Глеб откинулся назад, сильно прикусил нижнюю губу, проговорил что-то нечленораздельное, но несомненно, матерное, крепко стиснул ладони Бекрева, стал двигаться в нем ещё резче и быстрее. Костя тоже кусал губы, но молчал, на его лице застыла гримаса садомазохиста - какие-то части лица искажала боль, какие-то - наслаждение. Вадиму хорошо было знакомо такое выражение лица - однажды они с Глебом занимались сексом в гримерке, прямо напротив зеркала, так Вадиму удалось увидеть лицо Глеба. И на нем всегда застывало очень похожее выражение.
И, боже, как Вадим его тогда любил во всех смыслах этого слова - и самом высокопарном и самом похабном.
Костя сдавленно вскрикнул, тоже откидывая голову назад. Глеб выдохнул сквозь сжатые зубы, уронил свою голову на плечо Бекреву, коснулся губами его кожи, провел носом по щеке клавишника, развернул Костю лицом к себе, целуя в губы. От оргазма все ещё плыло и покачивалось перед глазами. А может это от алкоголя - Глеб не размышлял. Он не мог больше стоять на ногах и упал, упал вперед, прямо на влажное и горячее тело Кости, прижался к нему губами, вдыхая такой знакомый запах его каких-то очень мажорных парфюмерий. В висках шумно стучал пульс, Костя прямо под ним часто и глубоко дышал. Он провел носом по его подбородку, царапаясь о его щетину, повернул его к себе и поцеловал, подчиняя себе его губы и его всего, почувствовал, как Костя ломается в его руках, как его тело скользит вслед за руками Глеба, как его губы ловят губы Глеба в полном подчинении Самойлову. Черт, Костя, я тебя люблю. Он никогда ему этого не говорил, потому что чувствовал это только в такие моменты, когда говорить - значит обломать весь кайф.
Сильные руки обхватили его за талию, кто-то прижался сзади. Кто-то такой знакомый. Чьи-то волосы защекотали его шею. Вадим, понял Глеб. С силой оттолкнул от себя Костю, развернулся, обхватил за шею брата, прижался к нему губами. Вадим с готовностью поцеловал его, страсно, властно, подчиняя себе и теперь Глеб сломался в руках старшего брата, как Костя секунду назад сломался в его собственных руках. Конечно, Глеб не был совсем Костей, но сопротивлялся, возражал, кусался, пытался перетянуть инициативу на себя, но с Вадимом это было невозможно. Он оттолкнул брата, повернулся и тут же встретил губы Кости, мягкие, упругие и послушные. Снова повернулся к Вадиму, слизнул с его губ остатки алкоголя. Когда опять оторвался от брата, собираясь поцеловать Костю, Вадим опередил его, продолжая крепко держать Глеба за талию, подтянул к себе Бекрева и сам поцеловал его.
Это было по меньшей мере странно - видеть, как его брат целует кого-то другого. И так же странно было видеть, как его Костя целуется с кем-то другим. Глеб смог вынести это зрелище всего несколько секунд, разозлился,схватил Бекрева за руку повыше запястья и оттащил от брата. Резко оттолкнул, Бекрев ударился бедром о стол, что-то сказал, но Глебу было плевать, потому что Вадим довольно улыбнулся, наклонился к Глебу, поцеловал и поднял его на руки. От предвкушения чего-то потрясающего у Глеба перехватило дыхание.
Ему в спину уперлась холодная стена. Одной рукой придерживая его на весу, другой Вадим расстегивал свои брюки. Получалось плохо, чуть удавалось поладить с застежкой, как Глеб тут же пытался упасть. Вадим матерился, его пальцы дрожали, дурацкая молния не поддавалась.
- Давай я, - шепнул Глеб, опуская свои руки ниже пояса брата.
Вадим с легкостью позволил ему расстегнуть свои джинсы и спустить их вниз. Они не целовались - почему-то они никогда не целовались во время секса. До - пожалуйста. После - сколько угодно. Во время - никогда.
Нет пожалуй более потрясающего ощущения чем ощущение Глеба в своих руках. Его близость, его короткие волосы, щекочущие кожу, его руки на плечах, его неровное дыхание на щеке. Даже не обязательно заниматься любовью, оргазм и так гарантирован.
Глеб обхватил ногами талию Вадима, пытаясь удержаться на весу. Сила притяжения все время норовила уронить Глеба на пол, поэтому Вадиму приходилось крепко его держать. Нетренированные руки быстро устали, но в этом тоже был какой-то кайф. Когда Глеб рядом, во всем есть какой-то кайф.
Прищуренные темно-серые глаза Глеба были так близко к его лицу. Так же близко были его приоткрытые губы, которые ломались от резких выдохов - тонкие, обветренные, искусанные в кровь. Очень хотелось их поцеловать, но не сейчас. Потом.
Ногти Глеба глубоко впивались в его кожу. Наплевать. Ещё немного - и он проткнет брата насквозь, но тоже наплевать. Глеб, задыхаясь, что-то выкрикнул. Неважно что, вряд ли в этом есть какой-то смысл.
А потом нахлынул оргазм. Вадим обессиленно отпустил Глеба, и он мешком рухнул на пол. Старшего Самойлова ноги тоже не держали, поэтому он опустился рядом, не открывая глаз. Наощупь нашел рядом Глеба, провел рукой по его коротким волосам, шепнул:
- Все в порядке?
- Черт, Вадь, - Глеб все ещё прерывисто дышал, - Все просто охуенно. Вадим закрыл глаза и отпустил Глеба, абсолютно не заботясь о том, что брат сейчас упадет. Глеб неловко упал, зацепив головой стену, но кажется, ему было пофиг - иначе как объяснить то, что он даже ничего матерного по этому поводу не сказал? Глеб приоткрыл серые глаза, посмотрел на Костю, улыбнулся ему и махнул рукой, призывая к себе. И Костя послушался, как всегда его слушался. Подошел, опустился рядом с ним на колени, участливо спросил:
- Тебе больно? - имея в виду не то удар головой о стену, не то искусанные губы, не то задницу. Глеб помотал головой и повторил то, что только что сказал старшему брату:
- Все просто охуенно, - протянул руку и обнял Костю за шею, прижимая его к себе. Костя довольно улыбнулся - Глеб редко его просто так обнимал, в основном только целовал и трахал, - и прикоснулся губами к щеке Самойлова. Поднял глаза и наткнулся на взгляд Вадима, на плече которого расположился сам Глеб. Извращенцы, мелькнула трезвая мысль, случайно забредшая в толпу пьяных, которые роились у Бекрева в голове. Вадим протянул руку и положил её на колено Кости. Глеб никогда так не делал, дыхание перехватило от такого незнакомого, но потрясающего прикосновения. Костя прикусил губу и положил свою ладонь сверху на ладонь Вадима, чтобы тот даже не вздумал её убрать.
Конечно, они были жутко пьяные.
|