Название: Молитва
Автор: Маша Харрисон
Пейринг: Вадим-Глеб
Таймлайн:2011
Размер: мини
Рейтинг: G
Предупреждения: ангст
Когда-то давно он вступал в пионеры и, вскинув ко лбу руку клялся самоотверженно сражаться за победу мирового коммунизма. Примерным пионером не был никогда. Страна уже близилась к краху, энтузиастов среди комсомольцев было немного, а не энтузиасты вели пионерскую работу так, что грех было на неё не забить. Но даже если бы эпоха была менее застойной, и если бы Страна Советов только-только бы начиналась, но бы всё равно не был примерным пионером. Такие, как он не вписываются ни в какую систему. Он всегда был тем, кто бы любой системе сопротивлялся, его всегда душили любые рамки. Поэтому пионер из него вышел, в отличие от старшего брата, мягко говоря, никакой.
Поэтому он отрастил длинные волосы, поэтому он начал сочинять стихи. Здесь была свобода, здесь рушились рамки, здесь он мог всё, и одновременно не мог ничего. Он писал стихи, вымарывал строчки, вырывал листы, яростно бил по струнам гитары и изо всех сил кричал. Кричал о своей боли, своей жизни, а всё это неожиданно получалось в рифму. Он отдавал этому всего себя, без малейшего остатка. Появилась новая идеология. Имя идеологии было рок-н-ролл.
Это был его мир - мир длинноволосых, бессмысленных, но яростных бунтарей. Тех, кто мог стучаться в закрытые двери, кто мог биться о стекло, истекая кровью, заранее осознавая, что всё - ни к чему, но что если они отступятся - это будет притворством и подчинением. Он никогда не понимал, почему во всех смыслах благополучный старший брат с таким же наслаждением, как и он сам, делает всё громче "Пинк Флойд". Это же не его мир.
Правда, через некоторое время Вадим отрастил длинные волосы, показал ему пару своих песен, и Глеб понял, что он ошибался. Но всё равно. Вадим пропускал музыку через себя. Глеб же отдавал себя музыке.
Даже не отдавал. Приносил в жертву. Рок-н-ролл заносил его на поворотах и, в отличие от Вадима, он не знал, когда нужно остановиться. Да он и не собирался останавливаться.
Потом он повзрослел и начал искать что-то новое. Пытался понять, ради чего, собственно, он так старается. Пытался понять, зачем вообще он явился на свет - неужели для того, чтобы писать стихи?
Кризисы самопостижения, в общем. Религии. Разные. Ни одна не заставляла его поверить. И он решил, что проблема не в религиях, а в нем.
Крещение, храмы, молитвы - он не понимал, зачем он это делает. Точнее, понимал. Он пытался найти смысл. Но не находил.
Поэтому, через несколько лет, он снял с шеи крест. Не его это. Это не плохо, но это не для него. Боги покинули его, рок-н-ролл начал терять былую привлекательность - и теперь действительно, проблема была не в рок-н-ролле, а в нём. Он просто постарел. Он отчаялся, он приобрел жизненный опыт, он осознал, что мир не меняется просто так, из-за молодых длинноволосых поэтов. Что как не бейся - всё равно в итоге забудут. Всё равно ничего не изменится. Понял, что прежние крылья, которые несли его по жизни, потерял на каком-то крутом повороте, а запасных не было предусмотрено. И теперь жизнь потекла по давно накатанной колее выпивка-концерт-выпивка-стихи-концерт-выпивка...
Только раньше он был молод, весел и во всем этом была какая-то наивная, но искренняя надежда. А теперь он пьет от безысходности. А кричит уже не для того, чтобы внезапно почувствовать прилив ошеломляющего счастья, а просто по привычке, потому что не хочется самому себе признаваться, что все, ради чего жил, внезапно перестало быть главным, важным и любимым.
И вот, когда он оказался заброшен, потерян и покинут, Вадим оттолкнул его.
Он пришел к нему за поддержкой и сочувствием. Он никогда никому не говорил, что нуждается в поддержке и сочувствии. Никому, кроме Вадима. И Вадим всегда понимал его. Он верил, что его младший брат всё равно хороший - а то, что он говорит и делает, это следствие усталости, опьянения и плохого настроения. Он просто не слушал всего, что говорил Глеб. Он спасал, ободрял и утешал.
Сколько раз Вадим сдергивал его с подоконников, сколько раз приезжал по первой же пьяной просьбе, только для того, чтобы посидеть рядом, пока пьяный, обозленный на всех Глеб, будет засыпать на диване. Он сидел рядом, гладил его по волосам и говорил, что все равно его любит. И пока Вадим верил в него, ещё можно было как-то жить.
И вот он очередной раз пришёл за поддержкой и сочувствием. Такой пьяный, что потом не смог вспомнить практически ничего из той ночи. Но то, как раздраженно искривились губы Вадима, когда тот оттолкнул его он своей двери - он запомнил очень хорошо.
Что случилось - он не вспоминал, и не старался вспомнить. Потому что знал, что во всем виноват он сам. Несмотря ни на что, он верил старшему брату, и понимал, что так поступить он смог только если Глеб сделал что-то действительно ужасное.
Боги забыли о нем, музыка его предала, а теперь он остался без поддержки старшего брата.
Когда становится слишком тяжело, даже у души существует понятие болевого шока. Это когда слишком сильно поврежденный организм перекрывает передачу возбуждения по нервам в мозг, и человек вообще перестает чувствовать боль. Потому что от такой боли можно умереть.
Так что, больно не было. Первое время.
Боль стала возвращаться потом. И он задыхался от этого внезапного отчаяния, которое могло навалиться где угодно - на концерте, в поезде, на какой-нибудь дурацкой вечеринке. Задыхался, а чтобы было на что свалить появлявшиеся в глазах слезы, курил.
Он понимал, что долго так не протянет. И вот, поезд, стуча колесами мчит его и новую группу в какой-то город на отшибе страны. Завтра они уже будут на месте, надо будет жать руки, улыбаться, петь, читать стихи и медленно умирать.
Видеть слёзы на лицах поклонников. Они плачут от его стихов, значит это и его слезы.
Глеб лежит на верхней полке и курит, сильно сжимая зубами сигарету. Конечно, он пьяный. Теперь он всегда пьяный.
И он, не умеющий приносить присяги, забывший как это - восхищаться стихами, так и не научившийся молиться, он шепчет в ночную пустоту всего три слова. Но шепчет так часто и так искренне, так яростно, слизывая с губ соленые слезы, что эти три слова становятся для него тем, чем так и не смогли стать молитвы.
Они становятся смыслом его жизни.
"Вадим, помоги мне"
|