Название: О нём Автор: Маша Харрисон Пейринг: Костя/Глеб (да, он активен 0_о),Вадим/Глеб Таймлайн: 2011 Размер: мини точно. Рейтинг: PG-15 Предупреждения: OOC, о, как он тут велик Статус: Закончен
- Слушай, заткнись уже. Ещё пару месяцев назад Глеб бы только возопил на манер Паниковского "а ты здесь кто такой?", причем матом. Теперь же промолчал и заткнулся, только разраженно взглянул на Костю. С каких пор он его так беспрекословно слушается вроде бы даже против своей воли? Снэйк удивленно посмотрел сначала на Бекрева - не ожидал услышать от Кости такого тона, потом на Глеба - не ожидал, что Глеб в ответ промолчит. Самойлов нахмурился ещё больше и отвел глаза. Снэйк начинал что-то подозревать, это бесило. Когда это началось, когда этот юный наивный мальчик начал вот так вот нагло указывать ему, что делать? Когда вдруг оказалось, что он не очень наивный и далеко уже не мальчик.
Творческая тишь гримерок - вот что было их "средой обитания", как выразился бы какой-нибудь ведущий псевдонаучной передачи о жизни животных. Гримерки, подсобки, чуланы, иногда туалеты. Места, в которых их легко мог застукать любой мимо проходящий и случайно полюбопытствующий добрый гражданин. Но пока боги были милостивы. Власть. Глеба она опьяняла, вскруживала ему голову. Ему нравилось быть главным, быть первым, нравилось приказывать, командовать, направлять, безнаказанно на всех кричать, чего-то требовать, покорять, унижать... Гитлер бы из него получился просто отменный. Оттуда, где его бесспорное первенство не признавали, он тут же уходил, хлопая дверью. Он не мог подчиняться, он мог только подчинять. Только один человек мог с ним спорить. Только один мог чего-то от него требовать. Только один человек мог делать ему безнаказанно больно. И после ссоры с Вадимом Глеб поклялся себе, что больше никогда и никому не позволит так с собой поступать. Вадим был единственным исключением, он перестал им быть, потому что вообще перестал быть в его жизни. Других исключений Глеб не допустит. А потом появился Костя. Собственно, он был и раньше, он присутствовал где-то на заднем плане уже давно, но почему-то внезапно он словно развернулся во весь рост, став для Глеба чуть ли не самым главным в его бессмысленной и суматошной жизни. Просто, глодаемый одиночеством, он вдруг оценил этого молодого смазливого юношу, который позволял себя целовать, который делился сигаретами, трогательно заботился о нем, на свой, причудливый манер. Боясь остаться теперь совсем один, он испугался. И Костя стал для него главным. Главным смыслом жизни. Он стал наваждением, Дорианом Греем, Лаурой Петрарки, Шекспировским неизвестным актером, чудом, мечтой, верой, надеждой, любовью... Самое хреновое, что Костя это почувствовал. Почувствовал, что он всё, и это свело его с ума. Он стал гордиться. Тем, что так много значит для такого, как Глеб. Тем, что без него Глеб не может ни дышать ни есть. И в какой-то из дней дал Глебу понять, кто тут теперь сильнее. А сильнее всегда был тот, кого любят. Пока Глеб относился к Косте как просто к симпатичному мальчику, с которым приятно провести наедине вечер-другой, Глеб был главным. Только он понял, что Костя теперь - почти вся его жизнь, его утешение, его страна, где он прячется от гнетущего одиночества, от своих обид, так же, как прячется от них же в алкоголе, наркотиках и стихоплетстве, что Костю он боится потерять даже больше, чем алкоголь, наркотики и талант рифмовать, он понял, что попал. Потому что стал зависим. Те же гримерки, те же подсобки и туалеты, а как все изменилось. Насколько другим стал Костя, насколько другим стал Глеб. Он постепенно снова научился получать удовольствие от беспрекословного подчинения, унижения и отдавания - может, только потому, что это напоминало ему о временах с Вадимом. Главное только, чтобы никто об этом не узнал.
- Иди сюда, Самойлов, - Костя хлопнул дверью,повернулся и притянул Глеба к себе за воротник футболки. Поцеловал в уголок губ, Глеб извернулся и легко прикусил губу Бекрева. От продолжительного поцелуя, очки с носа клавишника медленно сползли и упали на пол. Глеб и Костя рассмеялись. Глеб ногой осторожно отодвинул очки подальше, чтобы случайно не наступить на них. Где-то в зале ещё звучали аплодисменты и что-то выкрикивали фанаты в надежде на продолжение концерта. Ага, как же, хрен. Глеб уже расстегивал до неприличия узкие брюки Бекрева. - У меня нога сломана, - предупредил он Костю, когда Бекрев, близоруко щурясь - без очков он почти ничего не видел - занялся молнией на его джинсах. - Да плевать я хотел на твою ногу... - раздраженно пробурчал Костя - застежка не поддавалась. Глеб не вынес этого зрелища, сам рванул молнию вниз. Бекрев снова наклонился к нему, горячо поцеловал в приоткрытые, пересохшие после двух часов почти непрерывного пения губы, бесцеремонно, резко, развернул к себе спиной, нагибая. Глеб оперся ладонями о туалетный столик - и так нога достаточно чувствительно ныла, потерять равновесие в процессе - глупо и смешно. Очень хотелось представить, что это Вадим. Очень хотелось, но не получалось. Вадим не так пах, не так дышал, не так целовался - он был совсем другой. Сознание Глеба никак не позволяло себя обмануть. Оставалось только примириться с тем, что подчинение Косте совсем не похоже на подчинение Вадиму. Но не менее приятное, подумал Глеб, закусывая губу.
А на следующий день был концерт в другом городе. В каком-то из проигрышей Костя наклонился к нему, коснулся носом его щеки и спросил - в полный голос, но из-за грохота инструментов услышал его все равно только Глеб. - Ты в порядке? - Сегодня продолжим, - ответил ему Самойлов. Костя улыбнулся, согласно кивнул и отошел к своим клавишам. Повернулся и улыбнулся Глебу. Глеб шутливо поднял брови. Он просто знал, о чем Костя сейчас думает. О нем. Да, только о нем.