Автор: †ТранSILVAнкА† Название: «Жить вопреки» Фандом: «Агата Кристи», Игорь Сорин Персонажи: Вадим Самойлов, Игорь Сорин Категория: Джен Жанр: Кроссовер, OOC, AU, POV Вадима Рейтинг: G Музыка: Урфин Джюс – Колыбельная, Агата Кристи – Серое Небо, Агата Кристи – Ты Уходишь, ВИА РТФ УПИ – Сон, Ария – Все Что Было Размер: Мини Дисклеймер: Я не я и лошадь не моя! Предупреждение: Тащим платочки! Комментарии: Вадик – самое несчастное в мире существо, а по совместительству обитатель психушки, Глеб – сволочь, а Игорь – добрый фей-крестный))) Статус: в процессе Оно… Оно накатывает и не дает дышать… Я не знаю, чем может быть оно – болью ли, тоской ли… не знаю, потому что внутри уже все отболело, отмучилось, и осталась только выжигающая все внутри чёрной копотью пустота… И жажда… Жажда смерти… А ведь кажется еще прошлой весной я с такой радостью смотрел на зеленые листья ловил их нежную плоть пальцами, чувствуя запах мая, счастья, жизни… Теперь уже неважно… И листья потеряли свой зеленый цвет… Во мне уже нет жизни. Я мертв, хотя по какой-то шизоидной иронии я еще жив. Остается только снова со всей силы двинуть кулаками об стену, чтобы оставить на ней кровавые следы, подтверждающие факт моего биологического существования, и зайтись в новом припадке истерического хохота. А потом расцарапывать пальцы опять в кровь об старую краску на подоконнике и писать на стерильно белой стене ярко-алой густой жидкостью «Прости» «Хочу сдохнуть»… Потом падать и биться в истерике от нестерпимого белого цвета везде. Белое все: стены, кровать, я сам в белом, как ангел. Хотя во мне сидят бесы сотни бесов, разрывающих меня пополам. А потом приходят врачи, вкалывают какую-то дрянь, и я погружаюсь в овощное небытие. Потом все заново… Я не знаю, какой сейчас день, месяц, год. Да это, по сути своей, неважно совсем… Только иногда снятся сны. Цветные. А потом снова истерики и надписи на стенах, которые санитарка замучилась отмывать. Я могу расколотить стакан и порезать им вены. Только меня постоянно откачивают и вновь засовывают в адскую мясорубку под названием психдиспансер. А ведь кому какое дело ТАМ, в большом мире будет до того, что в Кащенко сдох какой-то псих? Да никакого… Они там уже давно забыли, кто я такой. Даже я почти не помню, кто я. Меня стерли. До основания. Как карандашный рисунок ластиком. И эта психушка – мое последнее и единственное пристанище. Даже мать, увидев то, что от меня осталось, сказала, что не хочет называть меня своим сыном. Я никто и ничто. Мне не дают умереть, хотя моя жизнь кончена. Видимо, у врачей здесь адское желание мучить. Им хорошо смотреть на страдания. А каково их подопытным? Мы ведь здесь не подопечные, а подопытные… Как кролики, только не трахаемся. А я же мог жить! Мог… Но не дали… Не дали самые родные, а самые близкие не успели помочь… И потом так же отреклись от меня. Даже я от себя отрекся. Отрекся в тот момент, когда в измученном шизофренике с суицидальным синдромом очнулась рок-звезда по имени Вадим Самойлов. Хотя лучше пустота, чем снова вспоминать, кто я есть. Спасибо Глебу Рудольфовичу за мое психушечное будущее! Он постарался. Постарался на славу. Еще только внедрившись в «Агату» он начал копать под себя, вышибая у меня из-под ног почву. Глеб всегда хотел быть первым, а я, добрый любящий братик, все ему позволял. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Разрешил ему петь. Всего ничего – две песни, а мои позиции уже сдали. Дальше больше. Он уже начал диктовать свою волю, будто в группе он главный. Да, Глеб написал большинство песен, но группу, для которой он это делал, выносил и выпестовал Я! Я, а не он! Я еще пытался все спасти, вернуть «Агату», попавшую в свистопляску Глебовских амбиций на круги своя, но было уже поздно. Группа понеслась вниз по наклонной распевая адские песенки, собранные в нечто непонятное под названием «Опиум». А я стал бледной тенью, дополнением к гениальному Глебу Самойлову. Если Андрея и Сашу устраивала роль свиты гения и повелителя, то меня это категорически не устраивало. Хотя бы потому, что я старше. Свита поклонялась своему «императору», Гитлеру с кудряшками, а я удостоился быть в роли отброса их общества. Я начал обдалбываться. Постоянно. Ежедневно. И не ради голубых единорогов, а ради того чтобы забыть то, что я один, что не нужен никому. Нашел какую-то заброшенную пятиэтажку. Там было хорошо: никто не трогал, и она соответствовала моим понятиям о жизни – никаких цветов, никаких красок, только пыль, мусор и мерзость запустения. Я позволял себе появляться только на репетиции, да и то не на все. Гораздо лучше было вмазаться и пересыпать из горсти в горсть цементную пыль, как в песочных часах. Я разуверился в том, что жизнь есть. Меня стирали из нее. Медленно. По капле. Как будто пытали изощренной пыткой, заставляя испытывать адскую боль. Боль от предательства. Когда предает родной человек, ты не знаешь куда спрятаться, где найти силы, чтобы сделать новый глоток воздуха. Ты бьешься рыбой на льду, пытаясь понять: «За что? Почему?» Человек, которому ты доверял свои тайны, свои сны, вдруг делает их достоянием общественности. Так, от Глеба все узнали о моих страхах, о том, что я могу плакать по ночам. А еще больнее, когда предают любовь. Я был беззаветно предан этому маленькому фюреру всю его жизнь. Мог сделать все, что он попросит. Проще говоря, был безвольной тряпкой в руках брата. Сопротивлялся я ему только в вопросах «Агаты». По жизни же Глеб вертел мной, как хотел. Все кончилось банально. Очередной его плевок кислотой в мою и без того больную душу. Я застукал его с одним из наших близких знакомых. Этим было сказано, что между нами все кончено. Я вылетел от них, как ошпаренный. Внутри все жгло, как крапивой, а в горле комом стояли слезы, не давая вдохнуть. Мне абсолютно было срать на все, что было на концерте – мне было плохо. А потом Глеб и Саша объявили мне, что в группе «Агата Кристи» я больше не играю, а вместо меня играть будет Белкин. Тогда у меня случился первый припадок. Я чуть не задушил этого мелкого ублюдка. А когда меня все-таки от него оттащили, долго бился в истерике. Было ощущение, что у меня отобрали родного ребенка… Потом эти приступы повторялись после того, как мне сообщали, что моего голоса на «Урагане» не будет, что «Два Корабля» и «Моряка» переснимут и что я больше не живу в «Горках». Я решил, что больше они меня не увидят. Из своих развалин я выползал только за дозой и минералкой. Одиночество стало нормой и ядом. Через пару месяцев нарисовался Глеб. Я был рад ему до ужаса. Потянулся к нему, как ребенок, а он говорил мне что-то о том, что любит, прощения просил, а потом, когда он позвал меня домой, а я поплелся за ним с видом покорной собаки, Глеб упаковал меня в «Скорую», которая отвезла меня в Кащенко. Первые месяцы я устраивал истерики, бил стаканы, резал вены, пытался сбежать, чтобы отомстить этому Иуде с гитарой…. А потом, когда я понял, что это уже конец, я перестал… Зачем? Это все равно даст нулевой результат… Я никогда отсюда не выберусь… И теперь в том мире я никто… Никому не нужен… Всеми брошен… Мне осталось только умереть… Отходняк от очередного овощного наркоза. Хочется сидеть вот так, сжавшись в комок, чтобы не трогали. Облом. Пришла медсестра. Сказала, что врач меня зовет. Я не слушаю его. Все и так понятно: я проведу остаток своих дней в этой е*учей психушке. Он почему-то говорит, что меня хотят отсюда забрать под свою ответственность. И кто же такой добрый? Понимаю, что пропустил имя. Но кому я нужен такой? Да никому! Куда-то тащат. Переодевают из «наряда ангела» в мои шмотки. Выводят на улицу. Свет больно бьет по глазам. Ведут под руки по больничному саду, где весело резвятся психи. Если бы мог радоваться, то порадовался бы за них – беззаботные, как дети. Меня сажают на лавочку, на которой кто-то сидит. Плевать, кто. Я просто тупо смотрю в одну точку. Чувствую, что кто-то аккуратно коснулся моего плеча: - Вад… - поворачиваю голову с убивающим взглядом и натыкаюсь на наивный и добрый взгляд в ответ. Игорь! Мать его! Он же бросил меня вместе со всеми! Грешки пришел, тварь, замаливать? - Чего тебе? Пришел замаливать грехи? Чтобы простил тебя? Да я ни одного из вас, сволочей, не прощу за то, что вы отреклись все от меня! - Я не… Вадик, я не отрекался… - у Сорина в глазах стояли слезы. - Да ладно? - Когда тебя сюда загребли, мы на гастролях были… Когда приехали, я тебя искал, Глеб сказал, что ты исчез и тебя до сих пор не нашли. Если б сразу знал, что ты здесь, забрал бы тебя сразу же отсюда… Я тебя искал, а потом Матвею сказали, что ты здесь, а Матвей сказал мне. - И что ты собрался делать дальше, фей-крёстный? - Ко мне поедешь. Я тебя забрал отсюда под свою ответственность и залог. - Зачем? - Ты здесь не должен быть. - А где, Игорь, где? Я больной человек, у меня припадки, я вообще сдохнуть хочу. - Не здесь… - он запнулся, - Стоп. Вадик, какого цвета трава? - Серая. - Небо? - Серое. - Листья? - Серые. Все серое. Только глаза у тебя зеленые, - для меня уже давно не существовало цветов. Цветными были только эти добрые грустные глаза Сорина. - Почему? - Потому что вся жизнь кончилась. Мне тридцать два, а я бездарно прое*ал ее всю… Меня предали… Лишили всего… А ты… Ты один, кто не бросил…. - Ты не прое*ал. Прое*ал твою жизнь Глеб. И то даже не прое*ал. Ты жив. Еще начнешь все заново. Все хорошо будет, - он берет мою руку в свои тонкие ладони. - Может быть… - И не может быть, а точно. И запомни, мир цветной, несмотря на то, что в нем живут такие гады, как Глеб, - Сорин срывает лист с наклонившегося над нами клена и вкладывает мне в руки молодой листочек, как сокровище, - Он какого цвета? – я ощупываю руками, как слепой, этот листик, чуть липкий от сока, сморщенный, зажмуриваю глаза и открываю их. Все вокруг меня остается таким же – серым и безжизненным. Хочется заорать Игорю, что он неправ. А от моей надежды остался только серый кленовый листочек, обреченный умереть в моих ладонях. И ничего более. Наталкиваюсь снова на зеленые Соринские глаза. - Серый. - Трава? - Тоже. - А небо? - Серое… - Вадик, запомни, люди могут быть какими угодно, но небо всегда синее, а трава зеленая. Не давай никому выбить тебя из колеи. Будь счастливым всем назло. Жизнь слишком короткая штука, чтобы всю ее страдать. Нужно просто радоваться. А чему радоваться, всегда можно придумать. - Опять философствуешь? – я усмехнулся. - Неа. Я-таки живу так. Пошли. Тебе здесь точно не место. - А где же? - Под моей ответственностью. Будешь учиться жить заново. Оно того стоит. Поверь мне – все только начинается. Автор: †ТранSILVAнкА† Название: «Жить вопреки» Глава 2 Фандом: «Агата Кристи», Игорь Сорин Персонажи: Вадим Самойлов, Игорь Сорин, Nautilus Pompilius Категория: Джен Жанр: Кроссовер, OOC, AU, POV Вадима Рейтинг: G Музыка: Урфин Джюс – Колыбельная, Ария – Потерянный Рай, ВИА РТФ УПИ – Праздник Больших Огней, Nautilus Pompilius – Русский Рок, Агата Кристи – Сказочная Тайга, МэD DоГ – Назови Меня Рекой Размер: Неизвестен Дисклеймер: Я не я и лошадь не моя! Предупреждение: Тащим платочки! Комментарии: Добрый фей-крёстный Игорь продолжает спасать несчастного Вадика и делать из него человека))) Статус: в процессе Жизнь, которую обещал Сорин, почему-то не начиналась. По крайней мере, я не чувствовал ее признаков. Не дать себя выбить из колеи, быть счастливым… Это все правильно, но… но я уже выбит из нее… Жить заново… А зачем? Чтобы снова нашелся человек, который отправит меня в небытие? Чтобы снова оказаться в психбольнице? Я не хочу снова испытывать такую боль… Не хочу заново переживать это все… - Ну что? – Сорин хлопнул меня по плечу, - Пошли учиться жить по новой? - Нет… - мне было наплевать на все. - Почему? - Я не хочу… - Да почему же? - Не хочу, чтобы все снова повторилось… - А ты уверен, что это повторится? Ты уверен, что в твоей жизни снова будет такой же человек, как Глеб? - Я не знаю… - Вот в том-то и дело, что ты не знаешь. А вдруг все будет хорошо? Не стоит запарывать себе еще ближайшие лет тридцать-сорок только из-за того, что тебя жестоко обидели. Вадик, надо учиться вставать. - Как? Зачем? Жизнь уже ушла… Я никто… - За тем, чтобы отомстить тем, кто тебя выкинул на задворки! За тем, чтобы снова небо стало синим, трава зеленой, а Солнце желтым. А жизнь, она никуда не ушла… Вот у тебя лист в руках, да? Вот смотри, пусть для тебя он серый, но он несет жизнь в себе. Он был почкой, потом распустился, чтобы ловить солнечный свет и давать жизнь дереву. Он один из тысяч, и все равно он каждый день ловит на себе свет Солнца, чтобы достойно прожить свою короткую жизнь. Этот лист один из тысяч, но в нем столько всего заложено: он похож на жизнь, он пахнет жизнью, - я поднес листок к лицу и вдохнул его терпко-сладкий запах. Запах весны. Не хотелось уходить. Хотелось просто сидеть и ощущать на лице порывы ветра и кленовый сок на пальцах. - Пошли. - Не хочу… Давай посидим еще… - я мял в руках листок. - Еще успеешь насидеться. Парк у меня рядом, - Сорин схватил меня за руку и потащил в машину. Я кулем рухнул на мягкое велюровое заднее сиденье. Игорь сел, громко хлопнув дверью. «Фольксваген» мягко тронулся. Я начал считать столбы по краям дороги, пытаясь привыкнуть к новым пейзажам, и незаметно для себя уснул. Очнулся от того, что Сорин теребил меня за плечо: - Вставай! Приехали уже! Вадик, - мне пришлось подчиниться: я вылез из машины и поплелся за ним. Войдя в квартиру, я бросил случайный взгляд на зеркало и замер… На меня смотрело нечто: тощее, заросшее, с длинными всклокоченными и свалявшимися чёрным волосами, в которых неизвестно откуда взялась седина, с сумасшедшими ввалившимися глазами, и мелко трясущимися руками, одетого в какие-то лохмотья. Я никак не мог поверить, что ЭТО было мной… - Проходи – позвал меня из кухни Игорь. Я все так же стоял на одном месте, смотря в зеркало, - Ээй, ты где там? – он вышел из кухни. - Э-эт-то я? - я ткнул пальцем в зеркало. - Угу, - согласился с моими худшими опасениями Сорин, - Ты не переживай: отмоем, побреем, расчешем, переоденем, и нова себя узнаешь. - Ты думаешь? - Знаю. А теперь марш в ванную! Будешь отмываться. Сейчас полотенце и чистые вещи тебе принесу Я сел на край ванны, открыл воду и подставил под теплую струю руки. Ощущения были очень приятные и успокаивающие. Я сидел так минуты две и вдруг поймал себя на мысли, что я рад теплой воде. Сорин был прав, что радость жизни складывается из мелочей. Вот уже произошла первая такая мелочь. В ванную зашел Сорин, положил на стиральную машинку вещи и затолкал меня в воду: - Давай, грейся и отмывайся! – он как-то тепло, почти по-родительски посмотрел на меня и вышел, плотно закрыв дверь. Я сполз в воду, закрыл глаза и расслабился. Мне впервые за последнее время было хорошо. Я ощущал почти детскую радость от того, что наконец отмылся. Я вылез из ванны, вытерся мягким махровым полотенцем, натянул на себя футболку и трусы и вышел. В прихожей я снова посмотрелся в зеркало. Отражение наконец-то показало меня. И что самое главное – отражение улыбалось. Пусть как-то криво и вымученно, но оно УЛЫБАЛОСЬ! - Ну вот, ты уже улыбаешься! - сзади возникло отражение Игоря, - Это же здорово! – отражение и Сорин хлопнули в ладоши, - А теперь пошли пить чай, - он ласково подтолкнул в сторону кухни. Чай был на удивление вкусным и совершенно не напоминал ту бурду, которую давали в Кащенко. Я прихлебывал чай из большой кружки, заедая печеньем. И боялся. Боялся, что это сон, что я проснусь и снова буду в убивающей белой палате, и все начнется заново… Однако ни чай, ни печенье, ни что-либо еще не исчезло. Я по-прежнему сидел на маленькой Соринской кухоньке. И от уюта на ней мне стало тепло и одновременно горько. Горько, потому что у меня не было ничего… Все было отобрано… Для всех я уже не существовал, и единственным существом, за которое я мог зацепиться, был Сорин. И если и он от меня откажется, я окажусь на улице совершенно один… От этой подступившей к горлу горечи у меня закапали слезы. Они падали в чай, делая его сладко-соленым. - Ты чего? – Игорь присел рядом. - Ничего… Ничего… - Знаешь ли, от ничего не плачут. Что случилось? - Что? Да ничего… Я натуральный бомж… От меня отказались все… Куда дальше податься я не знаю… Что со мной будет неизвестно… Чему тут радоваться? - Как чему? – брови Сорина взлетели вверх, - Ты жив, это уже здорово. И с какого фига ты бомж? - А где мне жить? - Я тебя вообще-то выгонять не собираюсь, начнем с этого. Куда податься? Так, ты давай все-таки приди в себя и стань похож на человека, а то лично я вижу только призрак того, человека, которого я раньше знал, как Вадика Самойлова. А будет у тебя пока психотерапия. Только не кащенковская. Будем тебя позитивом лечить. Вадик, и забей на эту свою психологию, типа «я – ноль, жизнь кончена, нефига со мной возиться» - Это не психология… Это правда…. - Это не правда, а херотень! Еще раз такое скажешь, в тык дам! - Ладно… - Спать ложись. Утро все-таки мудренее вечера. Я уснул на диване, укрывшись одеялом. Было тепло и мягко. И еще я впервые был дома. Пусть не у себя, но все-таки дома. Я надеялся, что наконец-то меня оставят кошмары, но я снова видел во сне, как меня вышвыривают из «Агаты», как вкидывают из дома, как злорадствуют, увидев меня в смирительной рубашке…И еще надо мной склонился отвратительный санитар, со злобной ухмылкой и мерзко-певучим голосом пел на ухо: - Самойлов, проснись, проснись! - я бы и сам был рад проснуться, но не выходило. Я пытался отмахнуться от него, но этот гад, тряс меня, будто желая вытрясти всю душу, - Очнись, Вадик! – санитар вдруг превратился в перепуганного Игорька, и у меня отлегло на душе… - Ты чего? - Опять…. - Что? - Кошмары… Не хочу спать… - Давай рядом лягу? - Давай… - мне отчаянно хотелось почувствовать рядом чье-то тепло. Сорин пристроился рядом, а я прижался к нему. - Вад, а у тебя есть какая-нибудь мечта, ну прямо с детства? – выдал он после пары минут молчания. - Не знаю… - Нет, ну честно! – Игорь по-детски надул губы. - С парашютом прыгнуть хотел раньше. - А сейчас? - И сейчас хочу. - И что мешает? - Что-нибудь все время. - А если завтра будет возможность прыгнуть с высоты пять тысяч метров, прыгнешь? - Да… Только вряд ли завтра такое получится… - А давай поспорим, что получится завтра? - Ну давай, - я прижался носом к Соринскому плечу и засопел. Больше кошмаров этой ночью я не видел. Утро началось с распихивания меня сразу несколькими товарищами. Позитивно, нечего сказать. Продирая глаза, я услышал весьма знакомый голос: - Вадик, ну ты и здоров спать! – голос явно мог принадлежать только Потапкину. - Угу, - мне оставалось только согласиться. Сорин и все остальные в лице «Наутилуса» в полном составе были уже одеты. - Ты с парашютом прыгать будешь? – с места в карьер без «здравствуйте» и прочих вежливостей сорвался Слава. Игорь стоял с довольной улыбкой а-ля «Ну я же говорил!» - Прикалываешься? - Неа! – Бутусов отрицательно мотнул головой. - А еще шашлыки будут! – Могилевский удостоил меня лицезреть его солнцеликое рыльце, повернувшись ко мне лицом и потрясая только что вымытыми шампурами. Через полтора часа мы уже тряслись в «УАЗике» по вконец раздолбанной дороге. Вот чего никогда нельзя было отнять у Бутусова, так это любовь к горюче-смазочному. Этого самого горюче-смазочного набралось достаточно на нас семерых. Чтобы не страшно было прыгать. После третьего стаканчика смеси пива с водкой, я осознал, что точно прыгну. Даже без парашюта, ибо стало уже пофигу, а настроение резко поползло в плюс. По радио заиграла тошнотворная песенка «Дюны» про превращение в дельфина в море пива и в подводную лодку в море водки. Хрен знает, с какого перепуга (или перепоя?), мы дружно вместе с трезвым водителем затянули этот опус. Далее мы дружно проорали «иванушкинскую» «Малину», от чего Сорину резко захотелось блевать, потому что эту песенку он на дух не переносил. Наконец, выпив энное количество спиртного, мы все-таки достигли цели. Эта лётная база, сто процентов видела Сталина. Причем еще в младенчестве. Однако инструктор выглядел по-человечески, да и парашюты нам дали новые. После получасового инструктажа, во время которого Алик корчил рожи и показывал «бла-бла-бла», нас посадили на самолет и отправили наверх. От гудения двигателей заложило уши, а инструктор все пытался наставить нас на путь истинный. Но после его фразы: «Первый пошел!» - я чего-то перепугался. Гога Копылов, с удовольствием принял на себя роль первого и выпрыгнул солдатиком. Через пару минут мы увидели бело-красный купол Гогиного парашюта. - Второй пошел! – и вниз полетел Бутусов. - Третий пошел! – Алик попытался изобразить прыжок «ласточкой», но у него вышел какой-то «пИнгвин». - Четвертый! – меня заклинило. - Вперед! – Сорин толкнул меня в небо и выпрыгнул рядом. Было холодно и дул ветер. Я посмотрел вниз и увидел, что Гога и Слава собирают парашюты, а Потапкин приземляется. Но все это было таким крохотным, будто внизу были не люди, а муравьи. И даже дым от костра, на котором жарили шашлыки Леха и Коля, напоминал дым от горящей спички. Почему-то в голове пронеслось: зачем открывать этот парашют? Можно просто упасть вниз с этой нереальной высоты и прекратить все раз и навсегда. Не будет тупых воспоминаний, не будет этой ежедневно и ежеминутно гложущей боли, не будет ничего. Только это свободное падение и секундная боль от соприкосновения с землей… А потом будет блаженная пустота и небытие… Я расслабился и отдался этому полету, впервые ощутив себя свободным. - Вадик, кольцо дергай! – Сорин, как обычно, ненавязчиво напомнил мне. Дергать не хотелось, - Дёргай, мать твою! – я посмотрел на него. Он летел тоже не раскрыв парашюта. Высота резко снижалась. - Вадик, пожалуйста… - Игорь практически прошептал это побелевшими губами. Я вдруг понял, что если я сейчас не дерну кольцо, то убью вместе с собой ни в чем не повинного человека. А на это я права не имею. Я резко дернул кольцо, и мое падение затормозилось. Сорин тоже раскрыл парашют, и мы на пару летели, подпрыгивая в воздушных потоках. Я посмотрел вниз и увидел потрясающую картину: поля, лес, речка, Москва где-то вдали, покрытая белесой дымкой… Романтика, блин… А когда кинул взгляд наверх, то кроме купола парашюта я увидел небо. Оно было ярко-синим и после всей серости, которая была в моей жизни последнее время, эта синева была особенно чистой, ей хотелось упиться. - Сорин, смотри, небо! – от радости хотелось визжать и пищать. - Какое? - Синее! Игорь, оно синее! - Разглядел? - Да разглядел! Оно синее, а не серое! - Ну вот синий и зеленый ты теперь точно видишь, - он довольно улыбался. - Ага! Посадка была действительно мягкой. Я пробежал несколько десятков метров и рухнул на землю, таща за собой тяжелый парашют. Счастье накатило вдруг огромной волной: вот оно! Исполнилось! Моя мечта, лет с пяти она меня преследовала всюду, и вот она сбылась. Я валялся в густой траве и чуть не ревел, как малое дитя. - Парашют-то сними, - надо мной возник Коля с только что пожаренным шашлыком. - Дай, - у меня отчаянно потекли слюнки от запаха мяса. - Ну на, держи, - Петров протянул мне шампур. Одной рукой я держал это чудо кулинарии, а другой отстегивал от себя рюкзак. Сняв с себя парашют, я побежал к ребятам рассказать, что небо все-таки синее. - Мужики, оно синее! Ура! – я реально напоминал психа, но так счастлив я не был еще ни разу. - Вот заметьте, чтобы это понять, ему потребовалось чуть не угрохать меня и себя, - Сорин довольно смеялся. - Вад, ну ты и даешь! – Леха был то ли удивлен, то ли рад, то ли все вместе. - Молодец, дай пожму твою мужественную лапу! – Копылов, как обычно, пытался подколоть. - Опять? - Вадик, я серьезно. Тем более не все отваживаются так низко парашют раскрывать. - Мужик! – Алик и Славка полезли обниматься. Я наконец-то оказался в той обстановке, в которой мне хотелось находиться. Я был там, где меня все поддерживали, где не было крыс типа моего братца или Сани. Мы лопали водку с шашлыками до самого вечера, распевая под гитару песни. Что было я помню как-то смутно. В памяти осталось только одно ощущение – ощущение счастья, нужности и радости. Последнее, что я помню, это было то, как мы кто как залезли в «УАЗик» и заснули мертвецким сном, лежа вповалушку. Автор: †ТранSILVAнкА† Название: «Жить вопреки» Фандом: «Агата Кристи», Игорь Сорин Персонажи: Вадим Самойлов, Игорь Сорин, Глеб Самойлов, Алексей Могилевский Категория: Джен Жанр: Кроссовер, OOC, AU, POV Вадима, POV Игоря, POV Глеба (совсем чуть-чуть) Рейтинг: G Музыка: Агата Кристи – Второй Фронт, Animal Джаз – Необратимость, Урфин Джюс – Полный Круг – 1975, Наутилус Помпилиус – Я Хочу Быть С Тобой, Агата Кристи – Никогда, Игорь Сорин – Шум Дождя, Наутилус Помпилиус – Прощальное Письмо (Агата Кристи cover)? Наутилус Помпилиус – После И Снова Размер: Мини Дисклеймер: Я не я и лошадь не моя! Предупреждение: Тащим платочки! «Жирные розовые сопли» (с) Игорь Сорин Комментарии: Вадик-таки невинная овечка, Глеб кается, Сорин само воплощение добра и остальных хороших качеств, Могилевский – информатор-разоблачитель, а главный злодей… та-дам! Бутусов! Статус: закончен Вадик сидел на диване и быстро перестукивал пальцами по столу, будто играл какую-то мелодию. Хотя за этот месяц он более-менее стал похож на человека, все равно тот, кого я видел, был всего лишь бледным призраком прежнего Вадика. Иногда у него и истерики во сне случались. В общем, отечественная психиатрия преуспела на поприще превращения Вадика Самойлова в образцового сумасшедшего. А сейчас он сидел у меня на кухне несчастный, всеми брошенный, и мне жутко хотелось сделать для него что-нибудь хорошее, чтобы увидеть хотя бы улыбку. А ведь улыбка – это минимум, что можно получить в ответ. Прыжок парашютом это доказал. - Что за мелодия? – я все-таки оторвался от грязной посуды. - Не знаю… - взгляд у Вадика как обычно устремлен в никуда, - Может быть моя… Может быть чья-то чужая… - А записать не пробовал? Прикольная же! - Да нет… А зачем? – опять эта его дебильная логика: зачем жить, зачем вообще что-то делать. Ведь говорил же, что надо брать от жизни все, что не все такие козлы, как Глеб. Так нет же! Не слушает и не слышит меня. Тот прыжок с парашютом был единственным разом, когда Вадик отступил от этой логики. - Ну как зачем? – решил для себя, что если он сделает еще хоть выпад в таком же духе, точно пригрожу ему прыжком. Без парашюта, - Вот смотри, - опять начал развозить демагогию, - ты же заведешь себе новую группу, а ей будут нужны песни. И у тебя – бац!- есть клеевая мелодия. - Ты думаешь, у меня что-то получится? – в этот момент он напомнил мне Чебурашку: такой же смешной, неуклюжий и доверчивый. И взгляд такой же – детский, наивный и печальный. - А то нет? Вад, ты же все-таки человек известный, да и из обоймы надолго не выпадал. Должно выйти, - перестукивание стало каким-то отчаянным. - А мне и записать не на чем…. – Самойлов вернулся к первоначальной теме нашего разговора, виновато оправдываясь. - Найдем! – я закрыл кран и пошел в комнату переодеваться - Сорин! - Ау? – я замер на пороге кухни. - Я так по гитаре соскучился… - Я же сказал, найдем. Погода на улице была, откровенно говоря, дерьмовой. Лил дождик, размазывая грязь по широким улицам. Было холодно. Я раскрыл зонтик и побежал искать магазин музыкальных инструментов. Несколько часов поисков, и я уже топал домой со светлой гитарой, упакованной в матерчатый чехол, больше похожий на детскую коляску без колес. - Вадик! А я тебе гитару купил! – с порога сообщил ему эту радостную новость. - Серьезно? – Вадик из кухни никуда не ушел, а судя по запахам, доносившимся из нее, еще и кулинарил что-то. - Нет! Я тебе, блин, тут шутки юмора шучу! – так, надо перестать язвить. - Где она? – он вылетел в коридор и чуть не сбил меня с ног. - На! – мне ничего не оставалось, кроме того, чтобы протянуть Самойлову это чудо музыкального инструментостроения. - Спасбоспасибоспасибоспасибо! – каким-то высоким шепотом выдал Вадик и улетел с гитарой в комнату. Со слоновьим грохотом он приземлился на колени около кровати и положил на нее гитару. Потом аккуратно расстегнул чехол и со священным трепетом уставился на лежащий перед ним инструмент. - Настоящая… Блиииин… - Вадик, не решаясь вынуть гитару из чехла, нежно гладил ее, как любимую женщину, - Господи, как же я соскучился по музыке… - Ну так играй, - мое настроение вместе с самооценкой при виде счастливого Самойлова уползли выше нельзя. - Сам захотел! – каким-то предупреждающим тоном выдал Вад, вытащил гитару из чехла, сел на кровать, прошелся пальцами по грифу, будто вспоминая аккорды, проверил настройку струн и, закрыв глаза, начал играть соло из «Опиума». Кому как, но лично мне больше понравилась акустическая версия, сыгранная у меня на кровати. Причем больше всего в этой версии мне понравилось не само соло, а безмятежно-счастливое выражение Вадиковского лица. Ух, Сорин, какой же ты альтруист! Даже приятно. Правда уже через несколько недель я начал проклинать этот свой альтруизм вместе с гитарой, ибо Самойлов, вознамерившись, видимо, восстановить упущенное время бренчал без умолку, не взирая на время суток. Вся проблема заключалась в том, что комната у меня в квартире всего одна, а кровать стоит прямо по соседству со стеной в кухню. - Ваааад! – я выполз на кухню, держа голову руками, иначе она просто бы отвалилась, потому что гудела моя несчастная тыква ужасно – всю ночь Вадик бацал по струнам с ужасающей громкостью. - Чего? – он оторвался от тетрадки, в которую с остервенением что-то записывал, будто боясь забыть. - Нет, я конечно рад за тебя. Творческий подъем и тэ дэ и тэ пэ – это очень круто. Но ты бы не мог, хотя бы ночью давать мне поспать? - Извини… - Самойлов резко покраснел, - Ты бы хоть сказал, что я тебе мешаю… Я, правда, не знал… - по выражению лица было понятно, что он сейчас свалится в очередную депрессию. - Забей, - я одним глотком выпил стакан холодной воды. - Извини еще раз.... – Вадик продолжил записывать в тетради. Потом перечеркнул что-то, дописал, перечитал, закрыл глаза и с удовлетворенным выражением откинулся на спинку дивана и замер в такой позе на пару минут, - Игорь! – он по-прежнему не открывал глаза. - Ая! - А я, кажется, альбом написал…. – довольно промурлыкал Вад. - Ладно? - Я вполне серьезно. Как думаешь, стоит подождать или собрать мне группу? - Дело твое, - я тем временем уже достал из холодильника палку колбасы и строгал бутерброды к чаю. - А я тебя хотел спросить. - Ты сам-то как чувствуешь? – я медленно жевал кусочек копченой колбасы, - Если тебя тянет сколотить банду – собирай. А нет – так потерпи. - Вот в том-то и дело, что я не могу понять, что я чувствую… - он развел руками, - Мне и хочется, но что-то тормозит… - Ну, значит, не время. - Только сколько еще ждать? – у Самойлова в глазах было столько отчаяния и боли, что мне стало как-то не по себе. Таким я его видел только когда забирал из больницы. И не по себе стало от того, что в этот момент могли накрыться медным тазом все мои попытки вернуть Вадика к жизни. - Сколько потребуется. - А сколько можно? - Скока мона, стока и нуна, - выдал я совершенно детским голосом. И почему-то показался себе кровожадным чудовищем, терроризирующим несчастного Вадика не хуже его любимого братца, - Просто сейчас не время. Подожди пока. Приди в себя окончательно, - вот так-то лучше. В прихожей отчаянно затрезвонил телефон. Так настырно ломиться ко мне могли только оголтелые фанатки. - Вашу мать! – выругался я и обреченно поплелся к телефону, затравленно посмотрев на Самойлова. - Давай-давай! Пожинай плоды славы! – хохотнул он. - Очень весело! – фыркнул я и взял адски трезвонившую трубку, - Алло! - Сорин? – ёперный театр! Рыжий! Вот его я сейчас хотел слышать меньше всего. Головная боль снова дала о себе знать. - Нет, блять, Дуся Замухранская! - Дуууся, - елейно запел Андрей, - Дуусенька, не мог бы ты появиться на репетиции? А то как раз нам именно тебя и не хватает. - Нет! Я занято! – злобно рявкнул я. - И чем же? - Сексом! - Короче, Сорин, кончай! - Сейчас вздрочну и всенепременнейше! - Чегоооо??? – раздалось на другом конце провода. - Всенепременнейше кончу. Возможно даже с криками и стонами неземного блаженства. - Сорняк, кончай этот театр и дуй на репетицию! - Лечу-лечу! – выдал я голосом, как у влюбленного идиота, чтобы еще сильнее позлить своего одногруппника, - Андрюша, друг мой, хочу попасть в твои объятия! – и пока он еще не опомнился, прорычал, - Сволочь, козёл и пидарас! Бросая трубку, услышал задавленное: «Сорняк, тварь! За козла ответишь!». Но мне было уже глубоко плевать. Вадик на кухне ржал, как ненормальный. - Дууууся! – он уже булькал. - Цаво тебе, Фрось? – выдал я с нарочито деревенским акцентом. - Дуууусь, ты борова-то покормила? – давясь от смеха, проговорил Вадик, нарочито чётко выговаривая все «о». После чего он рухнул на диван в новом приступе хохота. - Дык, я цай, уже корову подоила! – так же окая, ответил я Самойлову, в глубине души надеясь на продолжение деревенского диалога. - А молоко где? - Я б тебе сказала, дык нет у тебя энтой херотени-то. - Дуська, сволоць! Сознавайси! В цью пи*ду ты мое молоко спрятыла!?!? – я упал от приступа хохота. - Иди ты на х*й! – пробулькал я. - Дуууусь, - Вадик начал строить мне глазки, от чего я начал ржать еще сильнее, - Ты цаво, правдыть, цо ли мене на твой х*й иттить приглашаешь? - Иди… Иди… - я только отмахивался. - Ну раз ты так хоцешь…. – смущенно пробормотал он и начал подбираться ко мне. - Самойлов! Зараза! Отвали! - Ну все, Дуськ, я на тибе обиделася, - пробурчал Вад, плюхаясь на диван. - Так, я иду на репетицию. Ты тут мне за это время домик в деревне не сделаешь из квартиры? - Ты цаво, Дусь? Я ж енто, КУЛЬ-ТУР-НЫЯ! - Смотри у меня! – я выскользнул из квартиры. POV Вадима Я тихо булькал от смеха. Давно так не веселился. Дуууся…. Фроооося…. Блять, вот умеет же Сорин такое забацать! Все еще вспоминая наш диалог, и придумывая, как бы еще в эту тему приколоться над Игорьком, когда он придет, я взял гитару и начал тихонько перебирать струны. Внутри расползалась какая-то светлая грусть… Будто из жизни ушло что-то важное, без чего жить уже нельзя, потому что дальнейшая жизнь без этого чего-то будет уже совершенно иной… И так хотелось вернуть это что-то – такое важное и большое. Пальцы почему-то сами наигрывали «Как На Войне». И вдруг среди всех этих ностальгических размышлений я услышал звонок в дверь. - Кто там? – ну мало ли? Может, опять фанатки прибежали? - Может, откроешь? Я поговорить пришел, - Глеб? Черт подери, только его здесь не хватало! Почему он никак не даст мне спокойно жить? Почему не оставит меня? – Вадик! – я открыл дверь. - Чего тебе от меня надо? - А ты опять живешь, как человек, - он окинул взглядом прихожую и кухню. - Ну да. А ты хочешь, чтобы я, как животное жил? Да? – внутри начинала подниматься ярость за то, что этот мелкий ублюдок сделал со мной. - Представь себе, да. - И вот так ты решил поговорить со мной? Или снова решил в Кащенко упечь? - И упек бы, но наш замечательный Игоречек дал ТАКОЙ залог, что в пределах МКАД я тебя ни в один психдиспансер не упеку, - похоже Глеб злился. - Глеб, скажи мне, чего ты от меня хочешь? Ты и так сделал все, чтобы разрушить мне жизнь: наркоманом я из-за тебя стал, из группы ты меня выкинул, из «Горок» тоже, в психушку сдал? Что еще? - А я хочу, чтобы ты, тварь, мучился! – прошипел он. - Зачем…. Зачем… Что я тебе сделал плохого? Я же всю жизнь жил только ради тебя… - Неправда. Ты ради себя всегда жил! А я стал просто очередной шлюхой у тебя на пути. - Глеб, я не пойму, к чему ты клонишь. - А пить надо было меньше. Или ты не помнишь ничего? – братик посмотрел на меня с какой-то затравленной злобой. - Что я должен был помнить? - Как ты в восемьдесят восьмом в гостинице пьяный в дупель меня изнасиловал! - К-как? Т-ты что? С ума сошел? – чего??? Да не мог я такого сделать? Я ж с него всю жизнь пылинки сдувал! Я же!... в горле стало сухо, а колени сами собой начали подкашиваться, и я сполз на пол. - Да нет. Саня и Наутилусы свидетели. Они меня потом успокаивали. - Я… Я ничего не помню… - Ты был в жопу пьяный! Чего ты мог помнить? - А почему ты с утра не сказал ничего? И Саша молчал. И наусы. - Мы думали, что ты помнишь, а ты, по ходу, ни балды так и не вспомнил. Я думал, что ты просто не хочешь говорить, а ты не помнишь. И мне на это плевать! Я мучился, и теперь мучиться будешь ты! – Глеб буквально источал яд вокруг себя. - Прости… Глеб…. Глебушка… Прости…. – слезы закапали сами собой. - Да ни хрена! – он замер в позе статуи, скрестив руки на груди. - Родной, прости меня… - я подполз и обнял его за колени, - Прости… Пожалуйста… - он резким движением ноги отшвырнул меня. - Никогда в жизни! – я вдруг почувствовал себя выброшенной собакой. Он вышел громко хлопнув входной дверью, а я так и остался лежать на полу. Я прекрасно помню тот вечер, когда это все произошло. Мы были на совместных гастролях с Наутилусом. В рамках обмена опытом между свердловскими рокерами мы с Бутусовым бухали. Я напился до невменяемости. Впрочем, Бутусов был не трезвее. Потом мы доплелись до гостиницы. Я каким-то уму непостижимым образом добрался до нашего с Глебом номера… и что было дальше, я уже не помню… Весь следующий день я провалялся, отходя от жуткого похмелья… А ребята как-то странно на меня косились… Значит, это все-таки было… Значит, я во всем виноват сам… Так мне и надо! Все по заслугам! А Игорь, добрый, наивный человек верит, что я ни в чем не виноват, помогает мне… А я этой доброты недостоин… Меня давно пора было выкинуть на улицу, как поганую шавку… Все правильно… Я же причинил ТАКУЮ боль своему родному человечку… Я лежал на полу. Сил, чтобы встать не было. Да и не хотелось… Хотелось замереть, не чувствовать, умереть… Хотелось не быть… Мое существование должно было прекратиться, чтобы Земля не носила на себе такого урода и ублюдка, как я. Ну, собственно в этом можно было себе помочь. В груди от пинка Глеба все болело, стонало и ныло, будто он ударил со всей силы. Я все-таки поднялся, дошел до кухни. В подъезде раздались девчачьи писки и какой-то щелчок. Только бы это был не Сорин! Нашел в аптечке снотворное и приготовился уже было проглотить, как получил мощный удар по руке. Таблетки распались, а я рухнул на пол… Впервые после Кащенко у меня был приступ истерики. - Ты с ума сошел!? – все-таки это Сорин. POV Игоря Когда я зашел в квартиру, отлепив от себя десяток ретивы фанаток, я услышал всхлипы. Бросил взгляд в сторону кухни, и по спине пополз липкий ужас: Вадик стоял с горстью каких-то таблеток и уже собирался их выпить. Я в два прыжка подлетел к нему и вышиб всю эту гадость у него из руки. Удар был несильный, но Самойлов рухнул на пол так, будто я двинул ему со всей силы да не по руке а под дых. - Ты с ума сошел? – я схватил, не глядя со стола пузырек. Надпись на нем красноречиво гласила: «Фенозепам». Блять, он серьезно собрался покончить с собой? - Зачем… Зачем… - Вад задыхался собственными рыданиями. - Вадик, что случилось? – я сел рядом с ним и положил его голову себе на колени. - Эт-то… Эт-то все из-за меня… - Вадик царапал пол, будто пытаясь разбить, стереть об него себе пальцы в кровь, - Я во всем виноват… - Что из-за тебя? В чем ты виноват? – ни фига не понимаю… В чем Самойлову себя винить? Это же Глеб все так сделал. Стоп! Глеб! А если эта сучка приходила сюда и что-нибудь новое сообщила ему? – Вадик, это Глеб сказал? – я перебирал длинные Вадиковские волосы. - Да… - похоже, паззл сложился в одну большую и малоприятную картинку: Глеб узнал, что Вадик у меня, решил добить; пришел сюда, а перед этим придумал какую-нибудь гаденькую историю, рассказал эту историю Вадику. Тот поверил, решил, что виноват во всем сам, что жить больше не стоит, раз он такая сука и попытался покончить с собой. Великолепно! Браво, Глеб Рудольфович! Снимаю перед вами шляпу! Даже я так гадить не умею. - Что он тебе сказал? – пусть и истерика, но надо выяснить, что произошло. А потом пойти и дать в челюсть этому кудрявому нелюдю. Благо повод у меня есть. С сегодняшним случаем еще и не один. - Он… Он пришел… И сказал… Что все это месть… Что он хочет, чтобы я тоже мучился… - И за что тебе собрался мстить этот народный судья? - Он сказал… Что за то… Что я его… В восемьдесят восьмом изнасиловал… - И ты поверил??? – святая наивность! Господи! - Да… Я в тот день со Славой перепил… Я не помню… Что было тогда… - Вад! Да он же тебя развел, как дитё малое! Ты ему реально веришь? - Он мой брат… - Бля! Он тебя уже сколько раз обманывал? А? И ты ему веришь до сих пор. - А что я еще должен делать? - Башкой думать! Хотя бы… - Вадик поднялся с моих коленей сжался в комочек, пытаясь сдержать рыдания. Я был всегда единственным ребенком в семье и никогда не понимал этой проблемы старших-младших, но в этот момент мне стало понятно, какой бывает боль, когда мир рушится из-за того, что человек, ради которого ты живешь, предает тебя и пытается уничтожить и стереть тебя только из-за того, что хочется удовлетворять свои амбиции… Интересно, за что ему это? Самойлов все же не сдержался и зашелся в судорожных рыданиях. - Ну хватит… - я прижал его к себе, - Мир на этом не кончился. - Это все… - Стоп! Вадик! Я тебе что говорил? Мир хорош, несмотря на наличие в нем таких сволочей, как Глеб! Понял? - А если… Если сволочь я… Тогда я не нужен… Никому…. - Ты НЕ СВОЛОЧЬ! Ты НУЖЕН! МНЕ! ПОНЯЛ? – в ответ я получил еще более жуткие всхлипы. - Я тварь… А ты… Я же недостоин… Чтобы ты… Со мной так… - А как? - Меня надо выкинуть… Как собаку паршивую… - Хватит! Недостоин собака паршивая не ты, а твой брат! Все! Даже если окажется все это правдой, в чем я ну ооочень сомневаюсь, я тебя не выкину. - Почему? – я ни у кого никогда не видел столько боли и робкой надежды в глазах, сколько у Вадика. - Во-первых, потому что ты мой друг. Во-вторых, при любом раскладе нельзя поступать, как Глеб. - Правда? - Нет, шутки юмора шучу. Вад, я же не зверь. - Прости… - За что? - Я… Я тебе столько проблем создал… - Какие на хрен проблемы? - А залог… Глеб сказал… Что большой… - Пофиг на деньги! Дружба главнее будет. - Сорин… - он ткнулся носом мне в плечо и расплакался, как ребенок. - Если я сейчас ненадолго уйду ты ничего с собой не сделаешь? – он отрицательно мотнул головой, - Вот и хорошо. Подожди. Ладно? Я скоро вернусь. Я вылетел из квартиры, мысленно моля Бога, чтобы до моего прихода Вадик не успел сделать что-нибудь с собой. А Глеб… Увидим по ситуации. Постараюсь с ним нормально разобраться. А если не захочет по хорошему… Я и по плохому умею. - Привет! - Чего надо? – Глебс выглядит заспанно-похмельно. - А здороваться, типа, не надо? - Ну привет. - Я поговорить пришел, - так, надо держать себя в руках. Я – сама интеллигентность и адекватность. - О чем? - Впусти для начала. - Заходи, - он резко захлопнул за мной дверь, - И о чем ты собрался со мной говорить? – мы прошли в комнату, и я плюхнулся в кресло. - О тебе и неком Вадике С. - Не темни. - Глеб, ты вообще нормальный человек? - Да. Чего о тебе не скажу. - И на том спасибо. Скажи, пожалуйста, что у вас с Вадиком произошло. За что ты его так? Он из-за тебя чуть не покончил с собой. - Скажем так. Он получил по заслугам. - И за что же? - За то, что изнасиловал меня в свое время. - Да ты что? И как же? - Игорь, ты тупой? Да? Х*ем! В жопу! Когда мне восемнадцать было! Ужрался, как свинья и оттрахал! – Глеб бесился, - Еще подробности нужны? - Спасибо за описание. Ты мне вот что скажи: положим, тебе было после этого плохо, ты это переживал, ты не мог понять, как родной брат такое с тобой сделал. Но на фига мстить столько лет? - Он достоин только такого. - Слушай, а ты сразу не мог ему сказать обо всем? - Я думал, он помнит. - Самойлов, тебе надо меньше думать! Тебе это вредно! - А тебе вредно говорить! И запомни: я НЕ ДАМ Вадику жить спокойно! Он до самого гроба будет мучиться всего за один раз! - Свинья! – я начал закипать. Культурного разговора, по ходу, не выйдет. - А ты кто? Ты змею пригрел! Насильника! - Я не знаю, кто я, но ты свинья и сволочь! Ты хуже свиньи, ублюдок! – я сорвался на крик. - Ты его выкинешь! Поймешь, кто он и выкинешь! Он нажрется и тебя тоже трахнет! - И пусть! Он хоть от чистого сердца это сделает! А ты! Ты! – аргументы, как и текст резко кончились. - Что я? - Ты один сдохнешь от своего яда! - Да иди ты на х*й! - С удовольствием. - Голубой! - Да хоть серо-буро-малиновый! – я вылетел, громко хлопнув дверью. Выбегая из ворот «Горок», я вспомнил о разговоре с Лёхой Могилевским и набрал его. - Могил, это я. - Ну как сходил? - Типа правда. - Что делать будешь? - Снимать штаны и петь «Разлуку»! - А серьезно? - Домой поеду. - Игорек, а можно вопрос тебе задать? - Валяй. - Когда это было? - Что это? - Изнасилование? - А тебе зачем? - Просто я, кажись, знаю, кто это сделал. - В восемьдесят восьмом. Когда НАУ с «Агатой» были на своместных гастролях. - Игорь, это был не Вадик, - в голосе Могилевского слышался шок от осознания произошедшего. - Лёх, тогда кто? - Славик. - Бутусов? – охренеть! Бу!? Неужели он? - Ага. Они же с Вадиком наквасились тогда. Вадик пить не умел и быстро спьянел. Слава проводил его до номера. Ну и в качестве вознаграждения и от большого стояка воспользовался сонным Глебом. Потом, когда он к нам вернулся, хвастался, что лишил анальной девственности басиста «Агаты Кристи». Мы с Умецким побежали успокаивать его. Глеб просто в истерике бился. - А Вадик? - А Вадик был в отключке. Он же никакой был. Мы подумали, что Глеб знает, что это сделал Славка.. - И чего стоишь? – Глеб закуривал, опершись об столб. Откуда он тут на мою голову взялся? Так, Сорин, он очень вовремя взялся на твою голову! Если я дам ему телефон, то Могилыч ему все расскажет. - Лёш, а если Глеба тебе дам, повторишь ему? - Без вопросов! - Глеб Рудольфович, тут вас к телефону хотят-с. - Да пошел ты! - Ну если не хочешь, то Могилевский тебе расскажет другую версию твоего изнасилования как-нибудь потом. - Чегооо?? – я быстро сунул ему трубку, - Привет! Ага…. Ага… Да… Это он был! Пьяная свинья! Да! Да! – Самойлов орал на мой несчастный мобильник прямо Лёхе в ухо, - Что? Как… Как… - Глеб резко изменился в лице и побледнел, - Не… Не может быть этого… А вы с Димкой пришли? То есть не Вадик? Но как? Слава? Лёш, ты серьезно? Блять… Спасибо… Давай… - он сполз по столбу на землю. - И? - Он серьезно?... - Что? - Что это был Слава… А не Вадик… - Думаю, вполне. Если бы это был Вад, каким бы макаром Ума и Могила узнали, что с тобой произошло? - Не знаю… - Ну вот то-то и оно. - И что делать… Я же ТАКОГО натворил… - Нуууу… Как минимум пойти с покаянной головой и пасть в ноги к Вадиму Рудольфовичу. Авось смилостивится над тобой, грешным. - Поехали! POV Вадима Сидеть на полу… Просто сидеть и не вставать… И плевать на все… Я урод, тварь, насильник… Кто еще? Блять, так хочется собрать с пола эти таблетки и запихать себе их в рот, чтобы сдохнуть и прекратить эти мучения… Но я не могу! Я же Сорину обещал его дождаться! Это будет нечестно по отношению к нему! Он так старался… А я его подставлю и предам… Голоса в подъезде… Опять фанатье… Господи, за что!?!? Почему мне столько дерьма выпало в жизни!?!? - Блять, а если не простит? - Простит! - А если? - Глебс, ты меньше спрашивай. И вообще, история сослагательного наклонения не терпит. - А я все равно боюсь… - Глеб? Опять? Да за что же? Плевать на все! Если еще раз так, то я прямо из окна выпрыгну. - Пошли, - щелчок. Я весь сжался в ожидании конца. Он скоро будет. Скрип половиц за спиной. Кто-то садится сзади и крепко обнимает за плечи. POV Глеба - Вадик… - я обнимаю его, и мне страшно… Страшно, что он не простит меня, и я останусь один. После того, что я сделал мне точно прощения нет. Оглянулся назад – там в дверях статуей застыл Игорёк, - Вадик.. - Ты… Опять.. – Вадик оборачивается ко мне, а в его глазах застыли нечеловеческая боль и животный ужас, - За что… Хочешь добить? - Я… - Добей… - он шепчет это одними губами и опускает голову, будто покоряясь тому, что может произойти. - Вадик, я не за этим пришел… - А за чем… - Вадик, я виноват.. - В чем… - Во всем! - Ты… Ты все правильно сделал… - Да ни х*я! – хочется плакать. Неужели он тоже поверил в это!? - Нет… Все так… Если хочешь… Я могу умереть… - С ума сошел??? – НЕ НАДО! Только этого НЕ НАДО! Что бы ни было, но я не хочу его терять…. - Нет… Просто это единственный выход… После того… Что я сделал… А ты не виноват.. Ты прав… Пить надо меньше… - Вадик, Вадик, прости меня, пожалуйста… - изо всех сил прижимаю его к себе. - За что… - Вадик! Слушай… Не знаю, как сказать… - оглядываюсь на Сорина. Блять, я не знаю, что будет, если он не объяснит. - Короче, - ффух, Игорь Владимирович, я ваш фанат до гроба! Он меряет кухню мелкими шагами и становится так, что нависает прямо над нами, - Вадик, ты Глеба не насиловал. Это все ложь и провокация, - такой важный момент, а он тут говорит голосом препода, читающего лекцию, - Объясняю в чем прикол. Ты нажрался со Славой. Он оказался трезвее тебя, оказался добрым человеком и проводил тебя до номера, даже спать положил, но. Но, после этого сразу же превратился в редкостного козла по причине жуткого стояка воспользовался Глебом, чтобы стояк снять. Глеб ничего не понял и решил, что это ты. Бутусов же отправился к своим и сообщил им о новом секс-подвиге. Могила и Ума решили хоть как-то загладить вину вокалиста своего и пришли успокаивать Глеба. Они думали, что Глеб знает про Славу. И в результате, получилось то, что получилось, что мы имеем на данный момент. Всем спасибо, все свободны. POV Вадима - Сорин, это правда? – неужели? Значит, это не я? Значит, Глеб просто не знал ничего? - По крайней мере, так сказал Могила, - глубоко вздохнул Игорь. - Господи, Вадик, прости меня, пожалуйста, прости… - Глеб вцепляется в меня изо всех сил будто боится, что я его оттолкну. Блин, да простил я его… Давно уже простил.. Он ведь самый мой родной и самый любимый человечек на свете… Как Я могу на НЕГО обижаться и злиться? Он ведь жизнь моя… Обнимаю его в ответ, чтобы тоже никуда не отпустить. - За что? Я тебя давно простил… - Правда… - он скусывает с губ крупные слезы. - Правда-правда… - А ты вернешься? - Куда? - Обратно… в «Агату»… Мне плохо без тебя… - А мне без тебя вообще жить незачем… - Вадечка… - Глеб прижимается ко мне и плачет, как ребенок. Я зажмуриваюсь, чтобы сохранить в памяти этот момент, момент возвращения Глеба ко мне. Когда я открываю глаза, то они начинают болеть от ярких цветов, которые вдруг проявились, как фотография на листе бумаги. - Глебка, посмотри! – беру в ладони его лицо. - Что? - Да все цветное, родной мой, цветное! - Цветное… И у меня теперь тоже… - мы плачем друг у друга на плече, как два идиота. Сорин садится рядом и сгребает нас в охапку. - Эх, дурики вы мои, дурики. И как же я вас люблю.